— И не думай! Так легко тебе не отделаться! — процедил Камал ей прямо в ухо.

Ему до жути хотелось размазать по стенке это лживое ангельское личико с натянутой улыбкой, и он в бешенстве ударил кулаком о стену.

Сони лишь вздрогнула в ответ.

— Не смей даже близко подходить к Джимми, — добавил он. — Иначе я запру тебя в такой глуши, где тебя будут трахать сотни раз на дню, пока ты не сдохнешь! И ни одна тварь оттуда тебя не вызволит.

Каждое его слово вонзалось в Сони острыми иголками, проникая так глубоко, что от боли становилось трудно дышать. Не то, чтобы отвечать ему. И она покорно лишь ждала завершения, не понимая, хватит ли ей сил, если останется в живых, после забиться в угол, как побитой собаке, чтобы зализывать раны.

Вряд ли! Наверное, уж лучше умереть… и тогда боль сойдёт на нет… вечный покой избавит её от боли…

Но, почему-то вдруг, так захотелось жить… хоть и не понимала зачем…

Да, она пала! Так низко пала, что по ней сейчас прошлись галопом, втоптали в грязь и проехали на бульдозере, закатав в асфальт…

Но сейчас не время распускать нюни!

Жуткая боль внизу живота пронзила её внезапно, напомнив ей, ради чего она сейчас должна продолжать жить.

Ради чего ей следует сейчас бороться!

В ней словно открылось второе дыхание и слова непроизвольно вылетели сами по себе из её уст:

— Покончи уже наконец-то или убирайся…

Маленький сгусток крови, что только-только начинал преобразовываться в эмбрион, вдохнул в неё столько силы и уверенности, пронзая её своими мелкими импульсами, словно пытался именно сейчас поддержать её, приободрить напоминанием о себе. И Сони гордо вскинув голову, смогла собрать всю свою боль и вложить в один единственный гневный взгляд, который направила на Камала, и твердо произнесла:

— Не смей больше ко мне прикасаться! Слышишь! Никогда!!! Не буди во мне зверя! — и сделав глубокий вздох она продолжила, — никогда не прощу тебе этого!

И, развернувшись, так же ушла прочь с гордо поднятой головой, словно королева, прошествовав в свои апартаменты. Даже если апартаменты на данный момент заменяла ей обыкновенная ванная комната.

Стоя под струями душа, лишь услыхав захлопнувшуюся дверь, Сони дала волю нескончаемому потоку слёз. Дико крича во всё горло «За что?» и начала колотить стену.

Боль внизу живота продолжала пронзать мелкими импульсами, и она почувствовала, как что-то тёплое потекло между ног…

С тревогой поглядывая, как струи воды растворяли капли крови в воде, она запаниковала на мгновение. Но через минуту заторопилась, спешно накидывая банный халат.

— Нет-нет, только не это… только не сейчас… — ласково шептала Сони, мысленно обращаясь к малышу, что созревал в её чреве, — маленький, тебе страшно… но я ведь с тобой, даже если и папка твой нас бросил… я подарю тебе всю свою любовь без остатка… ты только потерпи… мы справимся… ты главное не оставляй меня сейчас… ты мне очень нужен, малыш…

Сони торопилась выйти из ванной, насколько ей позволяли ослабевшие силы от пронзающей боли.

Выйдя из ванной, она встретилась глазами с Джоном, который сидел на кухне с поникшей головой. Тот, опешив, начал бессвязно что-то бормотать, глядя на неё щенячьими глазами. Но Сони не могла разобрать сейчас его слова, хотя и понимала, что он пытался оправдаться и извиниться перед ней. Хотя за что? Ведь виновником всех её бед, как и всегда, был лишь один человек, которого она продолжала любить и не могла заставить себя забыть его.

Понимая, что силы покидают её и до стационарного телефона она сама уже не дойдет, Сони лишь смогла проговорить:

— Джон… врача… ребенок…

***

После последнего неприятного инцидента с Камалом, Сони начала потихоньку приходить в себя в окружении заботы со стороны Евгения. Евгений настоял и перебрался к ней в квартиру, чтобы иметь возможность присматривать за ней, в особенности после возвращения из больницы, где врачам с трудом удалось сохранить ребенка.

Как бы она его не просила, он настойчиво держал оборону в желании поддержать ее в такой сложный момент. Он искренне проявлял заботу, не требуя взамен абсолютно ничего, даже ласкового слова.

Поначалу Сони истерила и крушила все кругом, требуя оставить ее в покое, так как не нуждается в его жалости к себе. И тем более не желает видеть рядом с собой никого из представителей мужского рода, который способен лишь на обман и ненависть, месть и разрушение. Она проклинала весь мужской род, что годами изводил женщин, что не знает ценности женской верности и самоотверженности. А он поддерживал её в данном мнении и порой поддакивал, желая успокоить ее раненую душу, так как понимал, что состояние Сони было переполнено негативом, что ярость ей застилала глаза, не давая возможности видеть всё прекрасное этого мироздания.