Шрифт:
«Хотим, но не чаю», — мысленно ответил ей я.
— Офигеть, какой сервис на советских железных дорогах! — воскликнул Патлас, восхищенно сверкая глазками. — И где только таких прекрасных проводниц набирают?
— Я из Владивостокского студотряда, — улыбнувшись, призналась девушка. — Пединститут, третий курс.
— Ух, ты, — продолжил мило болтать с ней Алеха, — а мы тоже поступать едем!
— И куда же хотите? — поинтересовалась проводница.
— В морской хотим, — без задней мысли сообщил ей Алеха, — чтобы в загранку без проблем ходить!
— Ну, да, — кивнула девушка, тряхнув аккуратно стриженными пепельными волосами, — во Владике такие институты имеются… Так чай будете, ребята?
— Конечно! — в один голос воскликнули мы.
— Тогда готовьте мелочь, — произнесла она, разворачиваясь и демонстрируя отличную подтянутую попку, — сдачи нет.
Когда она пошла по коридору, мы втроем высунулись из открытой двери, следя со сладостным замиранием в груди за её покачивающейся походкой — поезд набрал приличный ход, и вагон качало не по-детски. К слову, ножки у нее тоже были, что надо — почти от ушей!
— Офигительная шмара! — с придыханием сообщил Патлас, когда мы засунулись обратно в купешку. — Я б ей вдул!
— Можно подумать, что ты один такой! — усмехнулся я. — Я б ей тоже вдул! Да и Леньчик бы, наверное, не отказался? — Наш молчаливый друг лишь утвердительно качнул головой в подтверждение моих слов. — Вот видишь, — произнес я, — только нихрена у нас не выйдет!
— Эт, почему же? — вскинулся Патлас.
— Да у нее, я думаю, тут хватает таких «я б вдувальщиков», — рассмеялся я. — А таких неотразимых, чтобы любая баба давала, среди нас, увы, нет!
— Ну, это мы еще посмотрим! — продолжал хорохориться Патлас, на самом деле прекрасно понимая, что ему ничего не светит. — А ведь вдувает ей кто-то… Жаль, что не я… — мечтательно произнес он на последок.
В «расстроенных» чувствах Патлас вновь залез на верхнюю полку и добавил звука поездной «радиоточки». Из динамиков донесся легко узнаваемый музыкальный ритм и речитатив Виктора Цоя:
— У меня есть дом, только нет ключей.
У меня есть солнце, но оно среди туч.
Есть голова, только нет плечей,
Но я вижу, как тучи режут солнечный луч.
У меня есть слово, но в нем нет букв.
У меня есть лес, но нет топоров.
У меня есть время, но нет сил ждать.
И есть ещё ночь, но в ней нет снов.
Цоя любили все: и я, и Патлас, и даже вечно молчаливый Леньчик. Едва прозвучали знакомые слова песни, как мы уже ей подпевали:
— И есть еще белые, белые дни,
Белые горы и белый лёд,
Но всё, что мне нужно -
Это несколько слов
И место для шага вперёд!
От такой простой, но вместе с тем глубокомысленной текстовки по телу пробежали колючие мурашки — все, что мне нужно — это несколько слов и место для шага вперед!
— Сильно! — выдохнул я, когда песня закончилась. — Жаль только, что недолго ему осталось — разобьется в середине августа на машине… — Выдал я неожиданно даже для самого себя.
— Чего? — Глаза у Патласа округлились. — Кто разобьется в августе? Цой? Серега, ты с чего это взял?
Но я не отвечал на вопросы Алехи, вдруг зависнув, глядя в одну точку.
— Серж! — позвал он меня. — Серж!
Но я не ответил, пытаясь осознать, откуда в моей голове появилась такая информация. Это знание вспыхнуло, как само собой разумеющееся и не требующее каких либо доказательств. Я знал, и этим все сказано. Только вот откуда?
— Серега! — Патлас сильно толкнул меня в плечо. — Ты чего?
— А? — Я словно очнулся и потер ушибленное место. — Плечо отсушил, гад!
— С чего ты взял, что Цой разобьется? — вновь накинулся на меня Алеха.
— Не знаю, — честно ответил я, помотав головой. — Как-то само выскочило…
— Мож ты того, как Нострадамус или Ванга? — двинул свою версию Патлас. — Будущее видишь…
— Ну, тебя! — отмахнулся я от друга. — Сболтнул какую-то хрень… Только сам не пойму, откуда это выскочило…
В дверном проеме появилась проводница с тремя стаканами чая в руках:
— Мальчики, мальчики! Чай!
Мы мигом сдвинули домашнюю снедь, организовав на столике свободное пространство, на которое проводница поставила три полных стакана в черненых бронзовых подстаканниках с чеканной аббревиатурой РЖД на каждом.