— Ведра хватит, — отмахнулся Леня. — Серега, ведро-то хоть уцелело? — спросил он меня.

— Вроде уцелело, — ответил я, осмотрев немного погнутый бок ведра с треснувшей и обсыпавшейся эмалью.

— Тогда затаривайся, да пойдем уже! — распорядился он, и я просунул ведро в амбразура пивного ларька.

Пока ведро наливалось, а после отстаивалась пена, народ в очереди тихо дожидался своего часа, а попросту ждал, пока мы отсюда свалим. Леня тем временем присел возле поверженного бича, начавшего проявлять хоть какие-то признаки жизни.

— Слышь, дятел, — наклонившись к самому лицу бича, произнес Леня, заглядывая в его разбегающиеся глаза. — Еще раз на моем районе увижу — пиздец тебе придет! Полный и бесповоротный! Я за твой черный квадрат, я еще среди знакомой босоты поспрошаю. И не дай тебе оказаться петушарой… — мрачно пообещал он. — Лучше сам себе могилку вырой! — Он резко поднялся на ноги и, пнув на прощание барахтающегося в пыли духа, поинтересовался:

— Затарились?

— Есть контакт! — сообщил я, принимая ведро от продавца, дополненное пивом после отстоя пены.

— Тогда валим! — Дал отмашку Леня, и мы пошлепали в обратную сторону.

Обратная дорога шла под горку, так что особых проблем не наблюдалось. Время от времени мы передавали ведро с пивом друг другу и вскоре добрались до разрушенного здания. Взобравшись на забор я принял ведро с живительной влагой из рук Патласа. Неожиданно прогнившая лага забора подломилась под моим весом, и я едва не рухнул с двухметровой высоты на землю. Но мне повезло — я удержался, «надевшись» руками на толстый штакетник. Сдирая в кровь запястья, я удержался на весу и даже не разлил пиво.

— Держись, Серега! — ко мне подскочил Леня и выдернул из моих рук ведро с пивом. — Ну, ты прям герой! — похвалил он меня, опуская ведро на землю.

Совместными усилиями меня сняли с забора. И только оказавшись на земле, я понял, что кроме содранных в кровь рук, еще и пробил ногу сквозь подошву башмака ржавым гвоздем. Да уж, везет, как утопленнику! Повиснув на плечах верных товарищей, я дохромал до заветного крылечка Лёниной квартиры. Там мне быстро обработали боевые раны зеленкой и оставили вялиться под жарким летним солнышком, вооружив большой кружкой для пива.

— Пацаны, — произнес Леня, когда улеглась суета вокруг моих ран, — с боевым крещением вас! Если бы не впряглись, затоптали бы меня духи! И никакое каратэ бы не помогло!

— Лень, да брось ты распинаться! — сказал Славка. — Я же говорил: пацаны нормальные! Наши, Новокачалинские, все такие… Ну, может, за небольшим исключением. Но за вот этих вот, — он взлохматил кучерявые Лохмы Патласа, — я ручаюсь! Других бы к тебе не привел!

— Ну, пацаны, тогда с почином! — кивнул Леня.

Мы сдвинули наполненные пивом кружки и с удовольствием всосали по пол литра свежего, благоухающего пива. Я даже забыл на время о жжении в сораных руках и пробитой ноге.

— Вот, что, пацаны, — поставив пустую кружку на крылечко, произнес Леня. — Для вечернего сабантуя, треба сгонять за жратвой и бухлом. А то пока протелимся и стемнеет. Значит так, я с тезкой, — он казал на Леньчика, — к сеструхе за бухлом, а ты, Славка, с Алехой за хавчиком метнитесь. Ну, а нашего инвалида, — это уже обо мне, — мы оставим пиво караулить, — поскольку он на своих покоцанных костылях по нашим сопкам не ходок.

Когда братаны разбежались по делам, я, оставшись в одиночестве, зачерпнул кружкой пива из ведра, сорвал шкуру со спинки мента и блаженно откинулся на нагретую солнцем стену старого барака. Несмотря на саднящие ранки, жизнь казалась мне тихой и безоблачной…

[1] Татуировка парашника — зэка из когорты обиженных, представляет собой квадрат, разделенный по диагонали на два треугольника: черный и белый. Перстень наносится в принудительном порядке. Им часто метят карточных должников. При выходе из зоны владелец перстня обычно закрашивает белый треугольник, имитируя татуировку "Вышел по звонку" — представляющую собой полностью черный квадрат.

Я очнулся от того, что кто-то сильно тряхнул меня за плечо.

— Слышь, тащ майор, вставай! — донесся до меня смутно знакомый голос. — Пора нам, и так задержались тут!

Я дернулся, пытаясь придать телу вертикальное положение. Ай, сука, моя башка! Чердак трещал так, что я с трудом понимал, что происходит вокруг! Че, блин, со мной такое опять стряслось? Ведь все нормально же было… Судя по моему плачевному состоянию я опять жестко перебрал.

Я с трудом разлепил опухшие веки и попытался оглядеться, одновременно борясь с приступами подкатывающей к горлу тошноты. Покачиваясь, я приподнялся с жесткой деревянной скамьи, от которой у меня ломило все тело и обвел непонимающим взглядом небольшое помещение с облупленными стенами и дверью, забранной толстой сварной решеткой.