Шрифт:
Понакурятся и "гонят" и мешают видеть сны.
Их отцы пьют дома водку и ругают матом же-о-он.
И только м-о-р-е воды,
И только м-о-р-е воды,
И только м-о-р-е, омывает этот город
Со всех его трех сторон.
Но заезжему туристу странной вещи не понять.
Здесь красивые девчонки, их всех хочется обнять.
Они правда знают себе цену, их так просто не возьмешь.
И только м-о-р-е воды,
И только м-о-р-е воды,
И только м-о-р-е, омывает этот город
Со всех его трех сторон.
И вдруг мне стало страшно что заражусь я СПИДом.
А при таком туризме бессмысленны обиды.
И будет не до смеха, когда такие шутки.
И скажут вот потеха он "сдох" от проститутки.
И только м-о-р-е воды,
И только м-о-р-е воды,
И только море омывать будет город,
Где прожил так мало лет.
Пацаны не подвели, где-то ко второму куплету они успели подстроиться под мой голос и ритм, и на полной импровизации выдали стоящую вещь. Сказать, что мы сорвали овации, так это не сказать ничего, если не брать во внимание, что все наши зрители — бухие в хлам мусора. Ну а скажите, а какой концерт обходиться без упитых в сиську фанатов? То-то и оно!
Когда хлопки и выкрики стихли, я задал на гитаре тему как раз из репертуара самой группы, которую вот-вот, глее-то в июле этого года они должны были записать. Ха, видеть их ошарашенные морды было еще тем удовольствием.
Но Лагутенко не подкачал и, сменив меня у микрофона, запел со свойственной только ему протяжной интонацией:
— Рождественских снежинок нет.
Такая вот погода здесь.
И кто-то жадно берет за ворот.
Куда идти? — Хоть в лисьи норы лезть.
С новым годом, крошка!
С новым годом! Хэй-е-е-е-ей!
Подожди немножко,
Будет веселей!
С новым годом, крошка!
С новым годом! Хэй-е-е-е-ей!
Подожди немножко,
Будет веселей!
Когда отзвучали последние аккорды, Илья подошел ко мне и спросил шепотом, наклонившись к самому уху:
— Откуда ты знаешь? Эту композицию, кроме моих пацанов, да флотских сослуживцев, никто еще не слышал! Я её на службе написал…
– Так вышло, — пожал я плечами. Неожиданно мои расплавленные алкоголем мозги, на волне дичайшего веселья, посетила мысль, показавшаяся мне довольно забавной. А что если?.. Похулиганим? Похулиганим! Добавим перчинки в эту «пресную» реальность! — Поговорим об этом позже, — произнес я. — Вы пока сбацайте что-нибудь своё, а я тут накидаю… — И отошел в сторону.
Пока я искал ручку с бумажкой, чтобы накропать текст песни и основную мелодию, Илья вернулся к микрофону:
— Я голоса других планет
Услышал за столом в обед
Поглощая за столом
Два блюда из макарон
Затем в небе пролетел ТУ
И макарон застрял во рту
И я не подозревал,
Но голос внутренний сказал
Ты ожидай
В вечерний чай, в вечерний чай
Посетит тебя, посетит тебя
Сила потусторонняя!
Ну, прямо в тему песню выбрал! Сейчас-сейчас посетит тебя сила потусторонняя! Дождавшись, когда Илья закончит петь, я подошел к нему и протянул исписанную пьяными каракулями бумажку. Хоть я и старался, но алкогольный передоз сделал свое дело.
– Разобрать сможешь? — спросил я, хотя мог и не спрашивать. По мере чтения лицо молодого музыканта вытягивалось. Ну да, хоть он еще и не ведал, что напишет эту, известнейшую свою песню, даже удостоенную запечатления на двухтысячной купюре, но он однозначно что-то почувствовал.
— Что это? — прошептал он в волнении.
– Можешь считать это приветом из будущего, — туманно произнес я и подмигнул парню. — Харе балдеть, надо всколыхнуть эту аморфную массу! — Я вновь впрягся в гитару, и брякнул по струнам. — Пацанам покажи — и к микрофону! — распорядился я, а опешивший Лагутенко беспрекословно мне подчинился. Пока он шушукался с пацанами, я потихоньку наигрывал известный мотив. Наконец Илья вышел к микрофону, а парни постепенно встраивались в мелодию. — Давай, Ильюха! Жги! — крикнул я.
И Лагутенко запел:
— С гранатою в кармане, с чекою в руке,
Мне чайки здесь запели на знакомом языке.
Я подходил спокойно — не прятался, не вор,
Колесами печально в небо смотрит круизер.
Когда туман растаял и проныла луна,
Со смены не вернулась молодая жена,
Вода отравится, погаснет свет, утихнет звук.
К тебе я больше не вернусь — такой теперь я друг.
Уходим, уходим, уходим,
Наступят времена почище,
Бьется родная, в экстазе пылая,
Владивосток две тыщи.
В объятиях полупьяных женщин гибли моряки,
Тельняшки рвали и кололи прямо на груди.
Но сердце остановится, не будет слышен стук.
Ты свой последний танец танцевал уже без рук.
Быть может, откопают через тысячу лет
В фантиках жвачки и осколках монет,
Где вылизан весь берег, не дошел до волны,
Где рельсы вылезали из кармана страны.
Уходим, уходим, уходим,
Наступят времена почище,
Бьется родная, в экстазе пылая,