Пустыню, в которой были закопаны мириады плюшевых кроликов; сотни людей, которые, склонив голову, бредут сами не зная куда, старательно пытаясь вспомнить свои имена и находя последние на бирках с гравюрой кролика, которые вышиты у них прямо на затылке, и так далее.

Наблюдая за всем происходящим, я вдруг заметил музыкальный магазин. За витриной последнего сидела на красной подушке медная дудочка. Она посмотрела на меня и помахала рукой, похожей на ноту.

В этот же момент я отрезал себя от этого мира и открыл глаза.

После этого я снова сосредоточился на собственной реальности. Иной раз они проникали тайно. Чем раньше у меня получится заметить признаки Вторжения, тем проще мне будет отразить последнее.

И действительно, вскоре я обнаружил неладное… Что-то.

Однажды, наблюдая за ритуалами, которые совершали мои жрицы, и молитвами, которые приносили простые люди, у меня стало возникать ощущение неправильности всего происходящего.

Можно было списать его на простую тревогу — мои нервы давно уже находились в плачевном состоянии, — но нет… Всё это было подозрительно. Я прищурился и продолжил наблюдать, временами проводя эксперименты: делая пророчества, исполняя молитвы и выполняя прочие свои божественные обязанности.

Со временем стало появляться чувство отчуждённости. В прежние времена я чувствовал каждую молитву — теперь некоторые из них стали проноситься мимо моей души. Жрицы и простые люди сжигали подношения на ритуальных кострах, но всё равно не могли до меня достучаться: казалось, между мной и моим творением запотевает плотное стекло…

Что происходит?

Хороший вопрос.

В первую очередь мне нужно было разобраться, что именно пытается сделать мой противник. И определить, кто Он такой, разумеется.

Безымянную и Кролика мы сразу вычёркиваем. Они были безумными, но достаточно осторожными, чтобы не нападать на меня во время собственного противостояния.

Оставались Дудочка, Мясо и Половинчатый человек.

Одного из них недавно поглотили, кстати говоря, и поскольку я недавно видел Дудку своими глазами, поглощёнными были либо Мясо, либо Половинка.

Кто же на меня напал? На первый взгляд перемены касались только меня самого. В пределах моего мира ничего не изме…

Стоп!

В моей голове мелькнула искра.

Либо ничего не изменилось, либо я просто не заметил перемены. Но как такое возможно, если мир был отражением моей веры и моей идеологии? А может я перестал понимать, что именно представляет собой последняя? Перестал осознавать, что представляет собой моё собственное Я, потому что у него появилась новая, тёмная грань?

В этот момент за моей спиной точно мелькнула молния и осветила опухоль в образе человека в костюме и перчатках, которая всё это время разрасталась на моём затылке…

…

Это был Он.

Половинчатый.

Они не могли действительно спрятаться. Каждый из Них был проявлением своей идеологии. И если я заметил нечто неладное, хотя на первый взгляд ничего не изменилось, значит, проблема была в моём собственном восприятии. Значит противник сделал нечто, что заставило меня самого поверить, будто с реальностью было всё в порядке. Только Половинчатый был способен на такое. Он был паразитом, который сливался с твоим сознанием, после чего ты переставал понимать, где Ты, а где — Он.

В данном случае всё было ещё более запущено.

Он не просто пытался поглотить меня самого, но и мой мир, который был проявлением моей идеологии.

Вот что здесь происходит… Но что мне теперь делать?

Чтобы избавиться от Половинки, мне нужно в первую очередь его прочувствовать; нужно отделить эту опухоль, этого паразита от живой материи. Прежде сделать это было довольно просто, ибо он всегда пытался поглотить моё сознание, а последнее было достаточно целостным, чтобы я мог почувствовать неладное. Но теперь он пытался завладеть миром, который я сотворил.

Значит, сперва мне нужно было обнаружить следы его вмешательства.

Я наклонился стал осматривать свой мир божественным взором.

Я не мог знать, что было моих рук дело, а что представляло собой его вкрапления. Я не помнил разницу между тем и другим. Мне просто нужно было догадаться.

Благо, у меня были некоторые ориентиры. Сердцевина моей идеологии, кажется, оставалась неизменной. Я хотел, чтобы мир не менялся под воздействием серого тумана, и чтобы ни один безумец (включая меня самого) не мог перестроить его по своему разумению. Следовательно, мне нужно было найти нечто такое, что шло наперекор данному принципу.