Зачем это потребовалось, ради чего? Ведь Сергей не только переспал с дочерью аптекаря, но успел втюхаться в нее как мальчишка. Светлый образ женщины всецело вошел в его жизнь. И даже здесь, в служебном кабинете, он подлавливал себя, что в мыслях непрестанно возвращается к Веронике.

Младший лейтенант в органах не первый год. Андрей учуял наивную уловку начальства в попытке скрыть бессонно проведенную ночь. Синие круги под глазами Сергея верное тому доказательство. Впрочем, приподнятое настроение Воронова, явственно говорило о том, что эту ночь капитан провел не без приятности.

— Пасвинтер Хаим Львович — еврей по национальности, восемьдесят второго года рождения, беженец, еще в империалистическую прибыл из города Вильно…

— Молодец, Андрей, что досье знаешь назубок… а теперь ответь, что за человек этот Пасвинтер?

— Ну, дядька — образцовый аптекарь, хотя состоит на учете в горотделе. Сами знаете, без этого никак нельзя, — аптека все-таки… А уж в военное время — строгий порядок.

— Ладно, не учи. Надеюсь, не хапуга какой или хуже того — притворщик и лицемер…

— Нет, товарищ капитан, еврей по жизни честный человек. Ручаюсь полностью.

— Вот и ладно… А дочь старика? — Сергей сотворил как можно равнодушный вид.

— Вероника Ефимовна Болдырева, русская, двенадцатого года рождения. Взяла фамилию мужа. Учительница…

— Да знаю, познакомился уже, — прервал Сергей.

Еще Сергей читал, что до революции в метрики детей из смешанных еврейских семей, крещеных в православии, вносили русифицированные имена родителей. Православная — значит русская. Хаим — значит Ефим.

— Женщина культурная, обходительная, но разведенка, — продолжил тараторить Свиридов. — Муж бросил… работал инспектором в горфо, умотал с лярвой в Воронеж, где теперь пребывает — не ведомо… Если нужно, товарищ капитан, так выясню…

— Ничего не надо. Понятно — люди приличные… — Воронов понемногу входил в темп рабочего дня. — Ну, и Бог с ними, какие дела у нас? Как наши арестанты, не окочурились еще? — и засмеялся невесело.

Свиридову было сложно сразу переключиться на другую тему, потому выговорил, с недовольной миной, первое, что пришло на ум.

— Лавренев Василий, по кличке Ерема, слишком мудрит, хочет переговорить только с главным начальником, причем наедине. Так полагаю, вас требует, товарищ капитан.

Сергей понимал, что диверсанты отнюдь не дурашки-простофили. Лазутчики способны хитро и умело морочить голову следствию. Хмыри прикинутся божьими овечками, напустят пыли в глаза, даже наговорят на себя лишку, а выложат сущую ерунду, — никак не подкопаешь под них. Эти подлецы, вызнав улики против них, извернуться как ужи, сыграют на противоречиях, на темных пятнах в биографии — и получится «не всякое лыко в строку» Но все же, чутье подсказало — клубок начал потихоньку распутываться. Воронов успокоился, позвонил по спецсвязи, и затем велел отвести себя в камеру Еремы.

Ерема-Лавренев встретил понурым взглядом, впрочем, прошлой озлобленности и страха уже не было. Воронов присел на шконку напротив диверсанта.

— Говори Василий, зачем звал? — спросил как можно тише.

— Я много передумал ночью, — начал Лавренев. — Мине кажется, местная урка Лошак, не такая уж тупая лошадка. Сдается… дед с поселковой швалью заделал цельный сыск на этой чертовой станции. Как пить дать, давно поджидал группу… Первым делом нашими руками убрал мужика и подбил спалить несчастный домишко. Чего хрен тама хотел, дело темное… Странно, не правда ли, смекаешь, начальник? — театрально замолк и загадочно продолжил — Еще обращу внимание на одно обстоятельство. Мерин — охотник выкобениться, но вот что… непонятно вел себя с этой Лошадью. Как бы подчинялся старому пердуну… Такие дела, начальник… ничего не утверждаю, но думается, и так подозрительно… — заметив интерес в глазах капитана, выказал новое соображение. — И еще, к слову: тута ночью подслушал разговоры караульных. Вертухаи из местных, выросли с тутошней шпаной. На вашем месте, не доверял бы козлам, начальник.

— Молодец Василий, коли не врешь. А теперь давай-ка подетальней о Мерине и Тите. В чем, как считаешь, слабость амбала?

— Дык, силен зараза. Но человечного в ироде вовсе нет, отпетый негодяй. Ничего святого, полный ублюдок.

— А все-таки, ну там… — родители, зазноба какая?

— Какая черт зазноба… Так думаю, Мерин конченный пидор из активных, привык по тюрьмам опущенных дрючить. Вовсе не исключаю, что следаки в пресхатах использовали урода по прямому назначению. Отожрался на казенных харчах гад. Вот бы, самого скота взять и опустить, а потом пригрозить, что расскажете блатным, — сразу шелковым станет, сразу пойдет на сделку с вами, гражданин начальник.

— Круто! Ну, бродяга, даешь стране угля… А кто такого бугая насиловать будет — возьмешься…

— Боже упаси, не по этой я части… да и порвет каждого на кусочки. Тут надо хором, тут скопом надо…

— Ну, что сказать Лавренев… Никудышный из тебя психолог. Не ровняй людей по себе. Мерин вор старой закалки, не стерпит мерзкого клейма, уйдет из жизни — сам покончит с собой. А перед тем… использует подходящий случай, чтобы отправить на тот свет причастных к такому позору. Как пить дать — никому не спустит…