Не меньше часа пробивались мы сквозь чашу, спотыкаясь о кочки, проваливаясь в какие-то ямы, натыкаясь на деревья. Я разорвал рубашку, и на руках моих наверняка можно было насчитать десятка два ссадин и синяков. Женька больше не вспоминал о жертвах инквизиции. Он шел молча. Я продирался за ним, светя фонариком и придерживаясь одним пальцем за бечевку, которую мой друг то и дело натягивал, останавливаясь и поглядывая на небо.

Наконец весь клубок был размотан. Теперь нужно было идти назад, к дубу, отвязать там конец бечевки и вернуться, чтобы снова, привязав ее к какому-нибудь дереву, отсчитывать следующие пятьдесят саженей.

— Я пойду, — сказал Женька. — Давай фонарик. А ты тут покрепче привяжи бечевку, чтобы не оторвалась. Я по ней назад вернусь.

Он исчез в кустах. Некоторое время я видел желтый свет, прыгающий среди качающихся теней. Потом этот свет растворился в непроглядной лесной чащобе. Я остался один.

До чего же жутко было стоять в темноте! Я боялся пошевелиться. Комары сразу же облепили меня всего, и я пожалел, что не вызвался пойти к Большому дубу вместо Женьки. Вдруг что-то захлопало рядом, затрещали ветки. Без памяти кинулся я в сторону, ударился лбом о дерево, расцарапал щеку о сучок и ничком упал в траву. Меня трясло. Сердце грохотало, как барабан.

Долго лежал я так, боясь пошевелиться. Мне чудилось, будто кто-то черный и громадный надвигается на меня, вот-вот схватит за шиворот. От страха я даже перестал ощущать укусы комаров. И какую же радость, какое же облегчение испытал, когда услышал наконец Женькин голос:

— Эгей, Серега, ты где?

Свет фонаря шарил вокруг меня. Я бросился на него как на спасительный огонь, стуча зубами, натыкаясь на ветки. Женька посветил мне фонариком в лицо.

— Ты что? С дерева свалился?

— Тут… Тут хлопает что-то… кто-то… хлопает… — трясясь, как в лихорадке, отозвался я.

Женька засмеялся:

— Ну и трус же ты, Серега! Это, наверно, птица какая-нибудь. Ты сам ее напугал. Ладно, — добавил он. — Больше стоять не придется. Я одну штуку придумал, пока к дубу ходил. Будем веревку за колышек привязывать. Дернем — он и выскочит.

Мы смотали бечевку в клубок, конец ее привязали к колышку, который Женька при свете фонарика вбил в землю лотком лопаты, и двинулись дальше.

Клубок становился все меньше и наконец размотался совсем. Женька дернул веревку посильнее. Она ослабла — колышек выскочил. Мы снова смотали ее в клубок и опять двинулись вперед. Так и шли мы — Вострецов впереди, я за ним — все дальше и дальше в чащу леса, приближаясь к нашей тайне.

На востоке небо уже посветлело. И с каждым шагом я все больше и больше волновался. Мы прошли еще двести метров на север. Руки мои были исцарапаны в кровь и исколоты хвоей, но я не чувствовал боли так же, как не замечал больше комариных укусов. Все мысли мои были заняты сундуком старца Пафнутия. Женька, должно быть, тоже волновался.

— Ну, Серега, — произнес он хрипло, — мы почти у цели.

И в это время над нами погасла «великая звезда», будто задули свечу. Конечно, она не сама погасла, а просто скрылась за сплошной пеленой тумана, выползшего из кустов и овражков. И это когда нам оставалось отмерить только семьдесят один метр — сто аршин к западу.

— Жень, — сказал я, дрожа от волнения, — можно теперь я впереди пойду?

— Ладно, иди.

На этот раз я не стал вбивать колышки, а просто привязал конец бечевки к тонкому деревцу. Потом наметил направление по компасу на запад и крепко прижал к себе отяжелевший, намокший от росы клубок.

Серый туман клубился среди деревьев. Мне казалось, что сделай я еще шаг — и наткнусь на него, как на стену. Из этой стены то и дело высовывалась острая ветка или еловая лапа. Потом все исчезло. Вероятно, мы вышли на поляну. И вдруг нога моя на мгновение повисла в пустоте. Землю словно кто-то выдернул из-под меня, и с отчаянным криком, кувыркаясь, выпустив из рук совсем теперь легкий клубок и компас, я полетел куда-то…

Оглушенный, еще не соображая, что произошло, я лежал среди каких-то бугров. Сильно болела коленка. Саднило локоть.

— Эй, Серега! — донесся до меня откуда-то сверху Женькин голос.

— Здесь я, Женя!.. В какую-то яму угодил.

— Это не яма, — объяснил сверху мой товарищ. — Это обрыв. Ты в какой-то овраг свалился. Ну, ничего, я сейчас к тебе спущусь. Ты только не молчи, чтобы я по голосу нашел. Говори что-нибудь.

— Что говорить? — спросил я жалобно.

— Да что хочешь. Стихи читай… Или пой.

— Сдурел ты, Женька! Сам бы так заковырялся! Послушал бы я тогда твои песни.

Сверху посыпались комки земли, и из тумана, как привидение, возник Женька.