— Виталик, могу тебя порадовать, — улыбался Константин Алексеевич, — очень скоро жди гостей. Ты уж подготовься.

— Гостей? Так она что, не одна заглянет? — немного растерялся Виталик.

— Вот чудак! А сына-то она вашего куда денет? В камеру хранения его сдать прикажешь? — спросил Константин Алексеевич и заговорщицки подмигнул мне.

Я сидел как хамелеон в засаде; одним глазом я наблюдал за злодеем, другим — за его добычей. Виталик двумя руками медленно поставил свою чашку на стол. Он криво улыбнулся. То, что Виталику ничего смертельного не грозит, я уже догадался, но о чём шла речь, я не знал. К тому же, в этот момент, из глаз Виталика хлынул поток прозрачной жидкости. Я думаю, если бы Виталик держал чашку не на столе, а подставил бы её к своему подбородку, чашка бы наполнилась меньше, чем через минуту.

Вера сидела счастливая и весело переглядывалась с отцом. Отец ерошил волосы Виталику и повторял:

— Запомни! Запомни, Виталик, эти слёзы. Помни их всегда. Всё будет хорошо, пока ты будешь помнить… Пойдём к полковнику?

— К Дим Димычу? Идём.

Вера убирала со стола. С её лица не сходила блаженная улыбка. Меня, конечно, распирало желание узнать, что же здесь сейчас было. Но у меня было правило никогда не показывать другим, что мне может быть что-то непонятно или неизвестно. Наоборот, я всегда старался показать, что мне известно чуть больше, чем я могу об этом говорить. Очень практичная стратегия. Изображая чрезвычайно осведомлённого человека, можно узнавать настоящие секреты.

Поговорить нам с Верой не дали. В гости пришли Катя и Лена, в сопровождении своих матримониальных жертв, Штольца и Егора. Я удивился, когда услышал, что пришли девчонки не к подруге. Они хотели поговорить с Константином Алексеевичем. Когда я с друзьями вышел покурить в коридор, я узнал от них ещё более удивительную подробность. Девчонки пришли к Константину Алексеевичу как к колдуну. Я сделал смачную затяжку, и это помогло мне скрыть моё замешательство. Я даже смог изобразить недоумение, что друзья до этого дня не знали, что Верин отец является действующим колдуном. Но дальше этого разговор не пошёл.

Кажется, девчонкам жизненно необходимо было поговорить с «колдуном». Они прождали Константина Алексеевича до полуночи. Ко всему прочему, они без стеснения поглощали «сектантские» дары. А многие из них я ещё сам не успел попробовать. Мне удалось выпроводить подруг, только тогда, когда я догадался им шепнуть, что Вера, дочь «колдуна», ужасно устала, что ей надо выспаться и что я постараюсь договориться с «колдуном», чтобы он их принял в другое время. Девчонки ушли без возражений. Кажется, этим я заработал ещё несколько высоких баллов.

Всю ночь я не мог заснуть. Я переваривал информацию, полученную за этот день. Ничего себе — угодил я в семейку. Сначала я подозревал Константина Алексеевича в принадлежности к криминальным кругам, а потом он оказался представителем сверхъестественных сил. Интересно, почему тётя Света об этом мне не говорила. Может, сама не знала, а может, не хотела меня спугнуть. Я стал вспоминать записи отца, которые мне давала читать Вера. Что-то я не встречал там хоть что-нибудь о колдовстве или магии. Я рассмотрел все возможные варианты своего будущего, учитывая изменившеюся обстановку. Перечислять все мои страхи я не буду. На них у меня ушла вся ночь. Я заснул только под утро.

Утром я вышел на работу, но на работу не пошёл. Я дождался, когда, по времени, Вера должна уйти в институт, позвонил на работу и отпросился, сославшись на острую боль в области желудка. Директор наш, следуя моде той поры, был убеждённым демократом, поэтому сразу выдал мне отгул и стал горячо настаивать, чтобы лично привезти мне все необходимые лекарства. Я убедил его не делать этого только тогда, когда напомнил ему, что у меня мама — медик.

Я вернулся на Нариманова. Константин Алексеевич что-то писал в тетрадку на кухонном столе. Вера, наверняка, уже рассказала отцу о вчерашнем визите девчонок. Но я всё равно начал разговор с ним именно о визите девчонок к нему, как к колдуну. Он посмеялся, но ничего не стал объяснять. Тогда я напрямую заговорил о том, что всё происходящее в доме, после его приезда, напоминает деятельность какой-то секты. Он подумал и произнёс:

— Слушай-ка, очень даже похоже, со стороны. Светик так же думает. Сестра.

— А это не так? — улыбнулся я в свою очередь.

— Знаешь, это зависит от того, кто на это смотрит.

— Я, например, смотрю и не понимаю. А я простой человек. В церковной инквизиции точно не состою.

— Что ты хочешь узнать?

— Хотелось бы узнать правду. Разве можно хотеть чего-то другого? — недоумевал я.

— Да вот, видишь ли, в чём дело, правда, у каждого своя. Выражение избитое, но, кажется, похоже на правду.

— Не соглашусь. Есть общая правда, для всех.

— Да. Есть только одна неоспоримая правда — всё в мире идёт по космическим законам.

— Вряд ли. Всё у нас идёт по законам, которые сочинили не совсем умные люди.

— Вот от этого все беды.

Я спорить не стал. Я стал слушать. Константин Алексеевич отвечал на мои вопросы, которые вслух я не произносил. Он уже знал, что я хочу спросить.

То, что он рассказывал мне, не было для меня, совсем уж, открытием. Многое из того, что он рассказывал, я уже когда-то встречал в книгах или обсуждал с друзьями. Константин Алексеевич говорил со мной не как апологет какого-нибудь учения, а как исследователь. Он не злился, когда я что-то не понимал, а старался объяснить то, что я не понял, другими словами. Если бы он был по-настоящему предводителем секты, я стал бы сектантом после этого разговора.