— Идите! — ответил капитан.

Я круто повернулся, но не сделал и трех шагов, как меня заставили обернуться слова:

— Но помните, что это за люди.

Я сделал руками: «Ну разумеется!» — и быстрей отвернулся…

Теперь мы шагали по заливному лугу с изрядно примятой колесами, гусеницами и сапогами травой. Местами встречались участки, случайно или чудом не тронутые боевой техникой. Но то, что пощадили машины, не пожалела осень. Уже потускнели, а кое-где и побурели травы.

С каждым шагом все больше и больше раздвигались берега, шире становилась серебристо-серая полоса воды, сильнее дрожал от канонады воздух.

Медленно и грозно поднимались кручи на той стороне. Мрачно темнели глубокие и извилистые овраги. И даже ярко-желтые, дымчато-синие пятна от осенней листвы, очень красивые издалека, не радовали глаз. Но особенно щемили душу своей незащищенностью крохотные хатки, белевшие на холмах.

А повсюду странная, несмотря на непрерывную пальбу, неподвижность. Словно все, что там происходило, совершалось без участия людей…

Когда до Днепра осталось метров семьсот, не больше, мы услышали чей-то отчаянный выкрик:

— Ложись!

Я обернулся и увидел, как бросились на землю Орел и Сперанский. Остальные продолжали стоять и старались понять, почему нужно ложиться. Я растерянно смотрел на них и тоже ничего не предпринимал. И в самом деле, зачем ложиться? Дошло это до нас лишь после того, как метрах в тридцати от дороги шмякнулась и разорвалась мина и где-то близко просвистели осколки. Только тогда мы в одно мгновение растянулись кто где стоял. Хотя от возгласа Сперанского, который первым услышал свист приближавшейся мины, до ее разрыва прошло всего каких-нибудь две-три секунды, мне показалось, что время в этот момент остановилось.

Вторая мина угодила в большую воронку, и ее осколки ушли в землю…

Пока мне здорово везло. Однако мое везение могло окончиться с третьей миной. Я лежал и молился про себя, чтобы ее не было. Или, по крайней мере, чтобы она так же, как первые две, упала для меня удачно. Или, на худой конец, только ранила бы. Конечно, я помнил и о своих санитарах, которые тоже подвергались смертельной опасности. Но когда четверть минуты назад просвистела вторая мина, все внутри у меня сжалось от страха и я уже ни о чем другом не мог думать.

А сейчас я изо всех сил вжимался в землю, ожидая третьей мины. Но ее почему-то не было. Прошло добрых две минуты, прежде чем я поднял голову.

Одно из двух — или немцы не спешили, или решили ограничиться двумя минами…

Надо вставать.

Поднимались медленно, с опаской поглядывая на тот берег.

— Все целы? — справился я у санитаров.

— Кажется, все, — ответил Козулин.

И действительно, никто не остался лежать, никто не стонал, не жаловался.

— А старшина где? — спохватился я.

Маленький и верткий Зубок, который замечал все, сообщил, что старшина еще до обстрела пропустил взвод вперед, а сам спустился в ближайшую воронку.

Что же делать? Идти дальше или подождать его? Конечно, он нас разыщет, но с ним как-то спокойнее и надежнее.

Пока я решал, что лучше, на дороге показался старшина. Он шел, на ходу застегивая брюки. Увидев, что мы ждем его, прибавил шагу.

Еще издали я обратил внимание, что лицо у него как будто осунулось, побледнело. Неужели заболел? Лишь бы не дизентерия! А то придется отправить в госпиталь и я останусь один.

Он подошел.

— Понос? — упавшим голосом спросил я.

— Чистый пулемет! На три метра против ветра! — бодро ответил старшина.

— Неужели что-нибудь инфекционное? — Я уже не скрывал своего беспокойства.

— Та ни! — успокоил меня вездесущий Зубок. — Вин молоком огиркы запывав!

У меня сразу отлегло на душе.

— Чего это с вами? — осведомился старшина, заметив общее возбуждение.

Я сказал о минометном обстреле. Он тут же приказал рассредоточиться, двигаться к реке порознь, соблюдая дистанцию в несколько шагов.

— У фрицев здесь, видать, кажный метр пристрелян, — заключил он.

Впереди спокойно и неторопливо нес свои тяжелые зеленовато-серые воды Днепр — широкий и раздольный. И трепетно дрожала перекинутая с одного берега на другой золотистая солнечная дорожка — единственный мост, который невозможно разбомбить.

Покачивался на далекой волне паром с двумя автомашинами. А в стороне мелькали лодки с людьми…

Я прибавил шагу. Вскоре меня догнал Задонский и опередил Зубок…

Вид реки, казалось бы исподволь готовившейся к встрече с нами и неожиданно представшей во всей своей величавой и страшной значительности, необычным образом подействовал на нас. Несмотря на возможность нового обстрела, мы как шальные устремились к воде. Позади остались покореженная автомашина, разбитое орудие…