Шрифт:
— Вот паразит! — ругнулись на танке.
С правого берега устремилась в небо белая ракета. Она шла под углом к реке и вспыхнула неподалеку от нас, осветив ненадолго и широкий плес, и паромы с «тридцатьчетверками», и оба берега. Не успела она погаснуть, как темноту прорезала еще одна, и еще…
Поблескивала обнаженная лысина капитана. Он стоял с фуражкой в руке и следил за направлением ракет.
— Сейчас врежет! — произнес Сперанский.
Я до боли ощутил спиной закраину стального танкового борта.
Вдалеке грохнуло орудие, и тотчас же мы услыхали тягучее сопение снаряда, а затем гулкий и раскатистый разрыв где-то позади нас. Упруго рассекая воздух, пролетел и шлепнулся в воду осколок.
Я рванулся вперед и наступил капитану на ногу.
Он отвел меня своей сильной и костлявой рукой в сторону и сказал:
— Не носитесь! Встаньте здесь и стойте.
Он прав. От снаряда, если он угодит в паром, все равно не скроешься…
— Еще метров триста, и будем в безопасности, — сказал мне Сперанский.
— А вы откуда знаете? — удивился я.
— «Мертвое пространство»…
По краю неба прокатились красноватые всплески орудийных выстрелов.
Я втянул голову в плечи и закрыл глаза. Прямо в нас, распарывая темноту, шел снаряд. Все! Но он не только не задел наш паром, но и пролетел над двумя остальными и разорвался у самого левого берега.
С каждым снарядом я замирал, мысленно прощаясь с жизнью. А разрывы все ближе и ближе подбирались к нам. То там, то здесь с гулким уханьем оседали поднятые на большую высоту водяные столбы…
— Братцы, в третий попало! — воскликнули где-то рядом.
В третий? Это там, где двое земляков и этот… как его… ну, вертлявый?.. Постой, как же его фамилия? Ведь еще недавно я повторял ее про себя… Что-то во рту… Ах да, Зубок!.. Но пока припоминал его фамилию, позабыл две другие…
— Кричат что-то!
— Да помолчите!
Если там раненые, то никакой помощи они от моих санитаров не получат. Вот когда бы любой из нас пригодился. Даже санинструктор Сперанский. Что ж, это будет нам суровым уроком на будущее!
— До берега дотянет! — сказали на танке.
Артиллерийский налет кончился, как и предвидел Сперанский, как только мы вошли в «мертвое пространство»…
Мимо нас прошел понтонер с багром.
— Что, браток, подходим? — окликнул его кто-то из танкистов.
— Не видно, что ли? — сердито отозвался тот.
— Откуда нам видать? Темно ведь.
— У него куриная слепота! — подковырнул соседа один из мотострелков.
— У меня куриная, а у тебя — петушиная…
— Такой не бывает…
Я с удовольствием вслушивался в немудреную и живую солдатскую пикировку. В ней не было ни злости, ни желания побольнее поддеть. Двигал ею один голый интерес, кто кого переговорит. Это своего рода разрядка после нервного напряжения.
— А кто вчерась к старухе подкатился, думал, что молодая?
— А может, мне старые больше нравятся?
— То-то облизывался, когда она тебе на голову горшок надела!
— Так горшок-то не пустой был — со сметаной!
— Горшок-то полон был, да голова пустой оказалась!
— А это еще доказать надо.
— А чего доказывать? Все слышали, как от нее со звоном осколки отскакивали!
Общий смех и одобрительные возгласы закрепили победу мотострелка…
— Приготовиться к разгрузке! — неожиданно раздалась команда.
Мы и не заметили, как совсем близко подошли к правому берегу, нависшему над нами огромной черной глыбой.
— Берите правее! — долетело с берега.
Пока паром причаливал, мы пытались разглядеть наших санитаров на третьем транспорте, который тяжело тащился позади. Но там все сливалось в одно большое темное пятно.
Наш паром ткнулся в берег, и мотострелки первыми попрыгали на землю…
Танк взревел и уже готов был съехать с поврежденного парома, как перед его гусеницами пробежал и спрыгнул на берег Зубок. Он так торопился к нам, что споткнулся о камень и пропахал носом землю. Вслед ему понеслась отборная ругань понтонеров и танкистов — еще мгновение, и его бы закрутили гусеницы.
— Ну зачем так — перед танком? — упрекнул санитара капитан.
— Та вин долго колупався, а в нас двое пораненных, — объяснил Зубок.