— Давай садись с нами пить чай, — пригласил его Крашенков.

— А и сяду! — снова оживился Гладков. С вызовом сел, придвинул к себе кружку и кивнул в сторону Рябова: — Ишь пристроился!

Старшина в ответ лишь презрительно усмехнулся. Он всем своим видом говорил: станет он еще препираться с этим вахлаком, слишком много чести.

С первой своей встречи невзлюбили они друг друга. Что было этому причиной, Крашенков только догадывался: ни тот ни другой на эту тему с ним не говорили. Скорее всего, Рябов взъелся на старого солдата за то, что тот медиком признавал одного Крашенкова, а его, бывшего санинструктора мотострелкового батальона, считал чем-то вроде ординарца при лейтенанте или, в лучшем случае, санитаром.

Крашенков же, которому эта тайная война порядком надоела, старался не обращать на нее внимания. Вот и сейчас он промолчал, хотя все видел. И то, как вызывающе-деловито приступил к чаепитию Гладков, и то, как злился, видя это, старшина, и то, как неумело изображал он на своем полудетском лице презрение.

Наконец Рябов допил чай и, напоследок окинув подчеркнуто пренебрежительным взглядом «папашу», с удовольствием прихлебывающего сладкий напиток, вышел из хаты.

Вскоре, взяв свои таблетки, ушел и Гладков.

А за окном уже слышались новые голоса. Мужской голос Крашенков узнал сразу. Женский же был незнаком. «Не удержался, хочет похвастаться своей милахой», — подумал Крашенков.

— Здесь приступочка, — услышал он воркующий Сашкин голос.

Донцов был сама учтивость.

— Прошу! — сказал он, распахивая дверь и галантно выбросив вперед руку.

На пороге показалась высокая девушка в белой, вышитой красными цветами блузке, в широкой темно-серой юбке с туго перетягивающим талию красным пояском. Платок на ее голове был повязан по-деревенски глухо. Если бы не выжидательный взгляд черных и безрадостных глаз, если бы не робкая и стеснительная улыбка — «вот, мол, я и пришла», Крашенков ни за что бы не узнал ее: принарядилась, и совсем другой человек. Да, недаром за ней с места в карьер принялся ухлестывать Донцов. В чем другом, но в женщинах он разбирался.

Прикрыв за собой дверь, Донцов со знакомой интонацией произнес:

— Привет!

А глаза насмешливо досказали: «…Клизма…»

— Привет!

И они встретились взглядами: обычный обмен любезностями состоялся…

— Мы за лекарствами пришли, — сказал Донцов. — Дай-ка что-нибудь от живота!

Девушка с благодарностью посмотрела на него. «Ну, ловкач, ну, ловкач! — с легкой завистью подумал Крашенков. — Ничего, сейчас ты у меня повертишься, донжуан скороспелый!»

Ответил:

— Сию минуту, пан лейтенант.

Поколдовав с минуту над столом с медикаментами, Крашенков насмешливо сообщил:

— А знаешь, от живота ничего нет.

В глазах девушки радостное нетерпение сменилось тревожной озабоченностью.

— Как нет? — удивился Донцов.

— Да так. Кончилось.

— Вкручиваешь?

— Можешь посмотреть… — Крашенков показал на стол.

Донцов шагнул к пузырькам и, наклонившись над ними, принялся про себя читать этикетки. Вскоре от всех этих мудреных названий у него голова пошла кругом. Но все же он не терял надежды встретить что-нибудь вроде: «От живота» или: «От желудка».

А пока он искал, Крашенков стоял сзади и молча посмеивался. Жаль вот, что девушка переживает. Даже подошла поближе, заглядывает через Сашкино плечо, ждет. Нет, она и в самом деле ничего. Один вздернутый носик чего стоит. Не говоря уже о глазах!

Таким расстроенным и растерянным Крашенков видел приятеля впервые.

— И в ящиках нет?

— Нет, — вздохнул Крашенков.

— А все-таки поискал бы. Может, где завалилось?

Крашенков прикрыл рукой улыбку. Поглядеть на Катушку, можно подумать, что от того, каков будет ответ, зависит судьба чуть ли не его родной матери. Ох, господи, даже выражение лица у него и у девушки одинаковое — трепетное ожидание приговора. Он — сама искренность, само сострадание. Не в этом ли секрет его успеха у женщин? Но на сей раз у него ничего не получится! Несмотря на весь этот спектакль, несмотря на отчаянную признательность, которую он уже успел заработать своей безотказно действующей донжуанской тактикой. Это будет ему хорошим уроком! Пусть знает, как волочиться за каждой юбкой.

— Ну что ты? Откуда? — безжалостно ответил Крашенков.

И снова в глазах девушки он увидел отчаяние. Ужасно нехорошо. Сделать бы ей какой-нибудь знак, чтобы зря не огорчалась. Но Донцов непременно заметит. Да и она может не понять. Остается одно — скорее его спровадить.

— Что же будем делать, а? — продолжал страдать Донцов.

— Не знаю, — пожал плечами Крашенков и осторожно добавил: — Хотя я где-то их видел…

— Где?

— Не то в штабной аптечке, не то у пожарников…

— Ну, вот и нашли! — живо обернулся Донцов к девушке.

— Знаешь, — сказал он Крашенкову, — мы тут с ней подождем, а ты сходи за таблетками.

— Нельзя мне.

— Почему нельзя?

— Здрасьте!

— Да никого больше сегодня не будет!

— А я в этом не уверен. Гладков же приходил.

— Я бы сам пошел, да я не знаю, какие там таблетки от уха и какие от брюха.

— А ты тащи аптечки целиком. Здесь разберемся.

— Смеешься?

— Ну что ты!

Донцов внимательно посмотрел на товарища и произнес: