Шрифт:
Вдох-выдох и неторопливая прогулка до пункта назначения.
— Баня! Конечная остановка, леди энд джентльмены. Входи. Надо было тебе ее заранее осмотреть. Ну да ладно. Вот тут народ раздевается, от слова совсем. В баню изначально ходили мыться. А теперь гигиенические процедуры в бане выполняются в деревнях, после трудового дня. А для таких праздношатающихся как мы, осталось только удовольствие попариться. Для этого прогревается помещение, нагреваются камни на каменке — эти камни, лежащие на печи, становятся настолько горячими, что если на них попадет вода, то она с шипением испаряется и получается пар. Именно от этого слова и образован глагол «париться». Чтобы усилить физиотерапевтический эффект пациента раскладывают на полке и шлепают веником березовым или дубовым, некоторые елку предпочитают, эвкалипт. Некоторые предпочитают овевание, но об этом — потом.
В дверях предбанника показалась Демидовна.
— Как вам банька? Что-то плохонько ноне натопили.
— Нам сегодня она горячая и не нужна. Для массажа только погреться немного. Демидовна, забирай гостью.
Большая, грузная, спокойная женщина в возрасте, одетая в белый халат и косынку, наметанным глазом стрельнула в одного, потом в другую, и улыбнулась про себя: ой девкиии, однако и впрямь Иваныч себе жонку нашел. Сам мнется, спужать боится, а она, горлица, видать, и не поймет ничего. Вот редкой, чистой души дева-то.
— Все справим как должно. Только вы, Лександра Иваныч не уходите дале. За порожком и посидите. Мы как снарядимся, вас тут жа и кликнем.
Она повернулась к девушке:
— Скидавай одежу, вот простынку кинем на полок, забирайся на него и ложись на пузо. Чего стоишь?
— Что такое полок и где он?
— Ох, ты ж батюшки. Полок вот. Вот это место полком зовется. Моя ты красота, а уж не слепенькая ли ты? — Женщина даже нагнулась к лицу, внимательно рассматривая глаза гостьи.
— Нет, я вижу, в очках, в линзах. Очки с собою не взяла, а линзы в баню не носят.
— Ох, ты ж мнеченьки!
Она всплеснула руками:
— Давай-ка, вот этак, под локотки. От, нашарила? Теперь укладывайся. Лицом к стеночке, чтоб не хлестануть ненароком. Лежи, грейся. С себя одежу стяну и попарю тебя. Тут не до разговоров. Да и ты помалкивай, береги дыхание.
Демидовна плеснула на каменку домашним квасом, по бане поплыл хлебный дух, сама вышла в предбанник, затворив в баню дверь, наткнувшись на генерального.
— Вот, что я тебе скажу, мил человек, — обратилась она к стоящему у порога мужчине.
— Не знаю тваво роду-племени, заведения в дому у отца-матери, тока скажу тебе вот этак, по-простому, а опосля можешь выгонять меня за мои-то речи. Свою бабу кажон мужик сам парит. Она, поди, и по сю пору девка. Для нее мож и баня в новинку, токо ты ж мне про свои-то мысли сказки не сказывай. Сам входи, сам парь, да потом поговорите, аль наоборот — это не моего ума дело. Коль выбрал ее, так держи, не упусти. Да не спужай, знаю я вас кобелей блудливых, еще слова не вымолвите, а уже и заскочить норовите. А коль не твоя она, то вот те Бог, а вот порог. Не обессудь, но забижать тебе я ее не дам, как и игроваться. Видать сильно ей за жизню досталось и без тебя. Потому думай, да сказывай, одежу кто скидавать ноне станет? Ты? Иль мне раздягаться?
— Тебе, — сказал он и вышел из бани.
А вслед услышал:
— Тьфу ты, прости Господи, что за мужик-то ноне пошел!
Демидовна плюнула в сердцах и вошла в баню.
Наташу погрели и даже немножко попарили. Процедура не была болезненной, но и особой эйфории у нее не вызвала.
— Како ж тута удовольствие, када чужая тетка по тебе веником ходит? — Ворчала Демидовна.
— Да и банька чуть теплее, чем дедов пим, — что такое пим Наташа не знала, а спрашивать не решилась. Ей с баней хватило позора.
Потом был сказочный массаж. Такого массажиста она встретила впервые. Высокий, гибкий, одетый в розовое гимнастическое трико с темным пояском. На пояске столько стразов, что солнечные зайчики от них кружили нескончаемым хороводом вокруг нее, лежавшей на массажном столе. Он просил себя называть Стеф. Разминал, растирал, мурлыкал что-то о правильном питании, необходимости гимнастики, регулярности какого-то массажа, о новинках в ювелирном деле и о показе мод в Милане.
До номера она доплелась, рухнула на кровать и уснула без снов. Проснулась в три, захотелось пить. Кувшин стоял на столике. Ночная тишина оглушала. Пахло деревом, и было такое ощущение, что она выспалась. Была бы дома, то взялась бы за какое-нибудь дело. А здесь явно заняться нечем. Легла, закрыла глаза, и ей снова приснился сон, который мучил уже давно. Но только сейчас она наблюдала за собою как бы со стороны, а не была участницей событий.
Курс новоиспеченных юристов празднует получение дипломов в ресторане. Вот она выходит на улицу, а потом оказывается в какой-то комнате, где кроме больничной кровати нет ничего, в том числе и окон. Это она лежит на той кровати, привязана, у нее мама опять берет кровь, в маске и защитном щитке, но она узнает ее из тысячи. Разглядывая картинку, удивляется, отчего мама со мною не разговаривает, ставит систему и уходит.
И такой сон не сон, но он длится, длится, длится бесконечно долго. Раз за разом все сложнее открывать глаза и тут приходит понимание, что она умирает, медленно, но умирает.