А на руках у них были часы с логотипами знаменитых марок. Предпочтение было отдано крупным моделям с изобилием кнопок и стрелок. И ремешки, выполненные из ярких, блестящих кож экзотических животных, рожденных на Востоке, — пластиковой змеи и пластикового крокодила.

Подошел консьерж.

— Что ж, вот вам наш подземный корабль, настоящий, не на картине — со всеми его пассажирами. Имен их я, извините, не знаю, да если бы и знал, то не запомнил. Но шестеро, что играют, и еще один на кухне — крестьяне из Бангладеш. Им вся деревня деньги собирала. Смешно, но я не исключаю, что это самые выгодные инвестиции в мире. Год работы при каком-нибудь европейском отеле — и каждый из них в двойном размере вернет свой долг. Есть еще пятеро афганцев. А тот маленький господин — оригинальный клиент, он идет по особому тарифу. Трудился в спецслужбах Мьянмы. Как водится, произошла ротация кадров, и многих его коллег, вероятно, уже расстреляли. Этот полковник сумел бежать. Теперь с нашей помощью он тихо переберется на другую, так сказать, сторону глобуса. Партнеры Тарика создают для него новые документы, чтобы не всплыла тема военных преступлений.

Они прошли дальше, и там был еще один гость, сидевший отдельно от всех. На коленях у него располагалась хлопковая одежда с ниспадавшими то ли рукавами, то ли штанинами. Держа в пальцах длинную кривую иголку, он чинил свой гардероб, поворачивая тусклую, грубую вещь и оценивая ход работы.

Этот человек поднял голову, когда Морохов приблизился к нему. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

“Не может быть, — подумал Слава. — Какое поразительное сходство!”

Беженец, которому, очевидно, надоел этот обмен взглядами, что-то произнес, засмеялся и вдруг резким движением ткнул иголкой в направлении Морохова. После этого вновь спокойно принялся за шитье.

Мстислав Романович дальше стал гулять по обеденному залу немецкого ресторана. К его удивлению, здесь было аккуратно и чисто. В углу стояли швабры с круглой щеткой и логотипом знаменитой спортивной фирмы на рукоятке.

— Наследие предыдущих эпох, — объяснил Ибрагим. — Наверху, если вы помните, планировался зал для керлинга. Спортивная фирма в расчете на контракты подарила образцы инвентаря. Можно мыть полы. Еще есть камни для игры, с ними пока не знаем, что делать. Видите, в чем-то у нас даже избыточная роскошь.

— Но окон здесь нет, — заметил Морохов. — И так, без дневного света, они неделями сидят?

— Ничего, — сказал Ибрагим. — Ребятишки привыкли.

Зашли в узкую круглую пещеру, замышлявшуюся, как VIP-кабинет, под потолком висел фонарь с синими витражными стеклами и надписями “Nurnberg”. Сели на лавки. Консьерж махнул рукой, сделал распоряжение, и через несколько минут Валерик принес им кофе, плескавшийся в толстых фаянсовых чашках с выщербленными краями. Ибрагим осторожно заговорил:

— Мстислав Романович, вы увидели наших клиентов и посмотрели, как действует сама структура. Я бы очень хотел ответить на прочие вопросы, если они имеются у вас.

— Ну, например, как вы общаетесь с ними, на каком языке?

— А вот для этого есть Зарема. Поверьте, она — очень незаурядная леди. По-другому сложись ее судьба, она каким-то филологом могла бы стать, что ли.

Рассказать вам, кто она такая — наша уважаемая менеджер по уборке? Таджичка из Ленинабадской области, а ныне — Согдийской. Родилась в Ленинабаде, который с тех пор благополучно переименовали в Худжант. Генеалогия Заремы такова, что предки ее со стороны матери происходят из афганских таджиков. Поэтому она с детства знала таджикский и фарси-кабули, на котором говорят в Кабуле, Герате и многих провинциях Пакистана.

Потом, когда ей было девять лет, вся семья перебралась в Коканд, в Узбекистан, к родственникам ее отца. Есть такое место — Ферганская долина. Современным миром оно, видите ли, почти забыто. А ведь там остались монументы Кокандского ханства, империи Ахеменидов, Греко-Бактрийского царства. И среди этих обломков былых государств обитает Ноев ковчег разных этносов: узбеки, таджики, турки-месхетинцы, казахи, киргизы и иные народы, до сих пор мечтающие о Великом Туркестане. К тому же в двадцатом веке к ним добавились так называемые “хтайлык” — бежавшие от Мао китайские уйгуры. Как раз в подвале дома, где жили родители Заремы, такая семья и поселилась. Постепенно девочка научилась их языку, на котором говорит весь северо-запад Поднебесной империи.

Когда начались убийства восемьдесят девятого года, а потом независимость, безработица и бедность, эта согдианка с мужем и двумя детьми перебралась в наш финно-угорский городок Москву. Здесь занимялась разными промыслами. У Выхинского метро на колбасе стояла, на рассыпухе. Потом перешла на красоту — предлагала с лотка английские зонты, итальянские пляжные тапочки, французскую косметику. Ну и заодно, общаясь с поставщиками этого товара, порядочно освоила вьетнамский.

Я случайно ее раздобыл. Моя сестра всегда покупала у нее всякую полезную в хозяйстве копеечную дрянь. Как-то они сдружились, потом у торговки возникли неприятности с регистрацией. Сестра попросила меня, юриста, чем-то помочь. Поговорив с Заремой, я понял, какая огромная польза может быть от нее проекту.

Вы понимаете, с таким лингвистическим бэкграундом она закрывала практическую всю интересную нам Азию. Только хинди и бенгальского не знала, а ведь мы очень серьезно работаем с Индией и Бангладеш. Но в тех странах еще не забыли оставшийся от колонизаторов английский, а дядя Заремы преподавал этот язык в средней школе Коканда. Поэтому она говорит лучше, чем можно предположить, пусть с кошмарным акцентом и по архаически-советским стандартам (так, здороваясь, она произносит “Хау ду ю ду!”). Но это ведь не мешает делу. Официально я дал ей статус уборщицы, но помощь ее в проекте неоценима…