Пробыл там еще четыре часа, с разными людьми поговорил про жизнь, про колебания евро, зачем- то — про Индонезию и принципы британской конституционной монархии. Вот уже от всей компании остался размытый островок человек в пять. Можно уходить. И все-таки они, как священники, знающие только один, десятилетиями не меняющийся ритуал служения, еще очень долго под караоке пели про атамана и пулю, которая ранила коня, и про то, что не надо грустить, господа офицеры, потом про дороги, пыль да туман, про заводскую проходную на улице Заречной, про то, как здорово, что все они сегодня собрались, про северный ветер Владимирского централа и в самом конце вспомнили о последнем, случайном синем ночном троллейбусе.

Потом он вышел на улицу, увидел темные машины, за стеклами которых, словно куклы, спали водители. Отыскал свою. Днем, когда сюда подъезжали, ему померещился некий подозрительный и лишний джип. Но сейчас ни один автомобиль не тронулся за ним следом — что ж, и на том спасибо.

Следующее утро было воскресным, свободным, пустым. Два часа он провел в “Садах Семирамиды”, потом снова поднялся к себе. День был ясный, солнечные лучи плавали по квартире. Он отправился в душ, а когда вышел, то обнаружил, что мир вокруг полностью изменился. Словно темная вода залила комнату. Едва проникавший с улицы свет стал угрожающе желтым, на всех предметах лежали тяжелые скорбные тени. Далеко впереди, рядом с гигантским жилым комплексом “Эскориал” повисла туча цвета темного пепла, размером она уже превышала само здание. По обе стороны от нее небо сделалось неестественно белым, словно рыбье брюхо. Большая гроза шла на Москву.

На другой стороне небосвода еще ничего не знали. Легкие небольшие облака плыли по чистейшей синеве. Но тут туча надвинулась на солнце, окончательно придавила его. Потом вихрь, смешанный с песком и пылью, навестил “Мадагаскар” и с невероятной силой ударил по дому. Внизу, во дворах пятиэтажек, полетели, хлопая створками, картонные коробки и взвыла сигнализация у машин.

За окнами теперь была только тьма. В небе выросла молния, похожая на длинный, разветвленный корень сорняка. И все мгновенно утонуло в сером дожде.

Мстислав Романович разгуливал по квартире, любуясь грозой, пока не вспомнил, что там, внизу, в саду между башнями, осталась недочитанная книга и сейчас ее вовсю поливает. Он покинул свою квартиру, спустился на шестнадцатый этаж, прошел по коридору, который вел в “Сады Семирамиды”, открыл дверь и вошел в сплошной поток воды. Мелькнула молния — словно теплой водой плеснули в глаза. Книга лежала на скамейке, края ее намокли и сделались волнистыми. Взял ее и спрятался под зонт, собираясь с силами перед тем, как двинуться в обратный путь.

Туча равномерно распределилась по небу и уже начинала истончаться. Колонны воды с грохотом уходили вниз на землю. Все дымилось и блестело — и вода, и начинавшее светлеть небо.

В этот момент Морохов посмотрел вниз и увидел, как там, по раздолбанной ничьей земле между “Мадагаскаром” и промзоной, среди травы и сияющих ломтей глины идут два человека. Над одним мотается темный диск зонта, другой набросил на голову кофту и рукава ее завязал на шее. И обе фигуры чем-то соединены. Да это же сумка между ними, и они тащат ее, взявшись за лямки… Ноша тяжела, и видно, как один из носильщиков весь изогнулся и отставил руку.

Вот что интересно — направляются они в сторону “Мадагаскара”. Подошли к КПП, где дежурит охранник. Будет ли он этих людей пропускать? Да, он пропускает их. Тяжелая сумка и два человека по бокам медленно перемещаются по направлению к главному входу. Очень скоро они окажутся внутри дома.

Морохов покинул свое укрытие. По щиколотку в воде добрался до стеклянной двери, оказался в коридоре. Движение лифта будет услышано, и значит, надо идти пешком… Это второй в его жизни спуск по лестнице “Мадагаскара”, он кажется еще более утомительным и долгим.

Мстислав Романович старался идти тихо. Никем не замеченный, появился у входа в холл. Вот лежит сумка, нет, их несколько, каждая туго набитая и длинная, как гусеница. Всего здесь собралось семь штук — значит, тащили в несколько приемов. За поклажей наблюдают длинноволосый бармен Антон, Валера из охраны дома, и парень в униформе, кажется — электрик. Он растирает свои руки, бесформенные и красные от несения тяжести.

— Давайте это мне, — велел Морохов и вышел на середину.

Кто-то за его спиной выругался скучно и неизобретательно. Некоторое время все молчали. Потом охранник Валерий, улыбаясь и покачивая головой, заговорил:

— Это наши вещи, Мстислав Романович. Мы ведь тоже люди. Имеем право хранить.

— Со мной не надо спорить, — объяснил Морохов. — Давайте мне сумки.

— Смотрите на него! — вдруг истерически заговорил электрик. — Ребята, он один, а нас четверо.

— Назад! — закричал Морохов и пошел прямо к ближайшему баулу.

Это был безумный поступок. Как справедливо отметил пролетарский человек, их было четверо, один со стволом. Но охранники не двинулись с места. Они смотрели на Морохова раскрыв рты.