– Мгновенная смерть. Выстрел был на поражение.

Подполковник нахмурился еще мрачней и стал выяснять обстоятельства у лейтенанта Болдырева:

– Ревность? Семейный скандал?

– Ни то и ни другое, товарищ подполковник. Я с ним разговаривал, и он говорит, что убил Машу по ее собственному желанию.

– Что за чертовщина! Они ведь жили мирно, как у Христа за пазухой. Поди, женский бзык. Баба смерти захотела от счастья, но он-то о чем думал, мужик!

– Психологическая нелепость, товарищ подполковник.

– Пустые слова, - сказал подполковник, - должна быть настоящая причина.

– Выходит так, что никакой причины нет, товарищ подполковник.

Подполковник внимательно поглядел на лейтенанта Румянцева. Тот с безучастным видом сидел на постели и никого не замечал.

– Он в шоке?

– Так точно, в шоке, - ответил лейтенант Болдырев.

– Он вооружен?

– Его пистолет у меня, - ответил лейтенант Болдырев.

– Хорошо сделал, но дурак. Теперь на его пистолете отпечатки твоих пальцев. Твоих, а не его. Вот задачка для следствия... если оно будет.

Подполковник мрачно взглянул на лейтенанта Болдырева. Тот побледнел, однако заявил:

– Но у меня есть свидетель, Мишка-дергунец. Когда раздался выстрел, мы с ним сидели в машине.

– Умник!
– сказал подполковник.
– Да эти крючкотворы придумают второй выстрел или что-нибудь похлеще. Они за это деньги получают.

Лейтенант Болдырев снова побледнел. А подполковник указал на пулевое отверстие в стене под потолком.

– Это что?

– Это прошлогоднее. Он по пьянке стрелял в муху.

– То-то, - сказал подполковник и крепко задумался.

Его мысли прервал отчаянный вопль. Лейтенант Румянцев очнулся. У своих ног он увидел Машу. Он вспомнил свой выстрел и с воплем кинулся обнимать и целовать мертвое тело. Он рыдал:

– Маша! Маша! Что мы наделали?

Тут он поднял лицо и увидел врача.

– Товарищ капитан! Товарищ капитан! Умоляю вас! Воскресите Машу! Воскресите Машу.

От этих слов врач поник головой, подполковник заскрипел зубами: "Это не шок, а чок!", и только лейтенант Болдырев не отвел глаз: смотрел, как болтается в объятиях мужа безжизненная рука Маши.

Однако подполковник Пепелюга был человеком действия. Он приказал сержантам:

– Взять лейтенанта Румянцева! Он арестован. Мертвое тело положить на постель, на полу ему не место. И убрать эти чертовы лепестки! Откуда они только взялись! Это не все. Забрать его гражданское барахло. Оно должно быть в шкафу. Действуйте!

Когда сержанты выполнили его приказания, подполковник молвил:

– Уходим!

И вышел первым.

– Не разлучайте меня с Машей! Я хочу остаться здесь!
– закричал лейтенант Румянцев, пытаясь выкрутиться из цепких сержантских рук. Но его крепко держали.

На улице подполковник Пепелюга подозвал участкового. Впрочем, тот сам подскочил к нему.

– Мы все выяснили. Это несчастный случай. Не возражать пустыми словами!
– рявкнул он и продолжал: - Мертвое тело отправить в городской морг, чтоб не смущало людей. Машину я пришлю. Вызов родителей и похороны за наш счет...

В толпе раздались крики:

– И душегубство тоже за ваш счет! Проклятый спецназ! Пегие убийцы!

Две-три старушки мелко-мелко крестились на пустой дверной проем, пришепетывая:

– Никто как Бог... Его благая воля...

Сержанты медленно протискивали лейтенанта Румянцева через толпу.

– Вот убийца!
– кричали на него.

Один сержант буркнул под нос:

– Он не убийца. Он несчастный случай.

– А почему ему скрутили руки?

Сержант снова пробурчал:

– Если бы его не скрутили, так он бы всех вас пострелял.

Кто услышал, тот отшатнулся.

Подполковник Пепелюга надвинулся на участкового и процедил сквозь усы:

– Власть, успокой народ.

Участковый огрызнулся:

– Как я его успокою, если ничего не знаю, кроме того, что услышал от вас.

Подполковник снова процедил:

– Для младшего лейтенанта милиции ты знаешь достаточно. Действуй, и схлопочешь лейтенанта. Мое слово - олово.

И спецназ уехал. По дороге подполковник хлопнул лейтенанта Болдырева по плечу и сказал:

– Я не буду против, если ты сотрешь с его пистолета свои отпечатки и сдашь оружие по форме.

Тот облегченно вздохнул.

По прибытии в часть подполковник вызвал арестованного к себе. Арестованный с угрюмым лицом - светились одни глаза - вошел в кабинет. Сопровождающие сержанты остались за дверью.