Когда я вижу руки ее партнера, по моим венам снова течет горячая ревность, густая и удушливая, как масло. Я никогда не был особенно жестоким человеком, готов запачкать руки, когда это необходимо, но никогда не получал от этого удовольствия, до сих пор. От одного его прикосновения к ней мне хочется ломать кости, скалить зубы, оттащить его от нее и спрятать подальше, пока никто больше не увидит того, что вижу я в этот момент. Это безумие, и я прекрасно это осознаю, это неконтролируемое чувство, которое мне совершенно незнакомо, и я не настолько неуправляем, чтобы не держать его на поводке. Но оно рычит у меня под кожей, красота исполнения Милы, окутанная внезапной, движущей потребностью обладать ею целиком.

Сделать ее своей на самом деле.

Кажется, что балет длится слишком долго и недостаточно долго, причем одновременно. Я мог бы смотреть на нее всю ночь, и в то же время я чувствую, что мне не терпится увидеть ее, прикоснуться к ней, узнать, думает ли она обо мне так же, как я думал о ней с тех пор, как в последний раз был в ней.

Это не поддается моему контролю. Безрассудное желание, которое, вырвавшись наружу, может поглотить нас обоих.

Я чувствую на себе взгляды Данте и Аиды. Они оба знают, что мне нет дела до балета, что мое пристальное внимание должно быть вызвано чем-то другим. У них будут вопросы, и, как и ожидалось, едва опустился занавес, как Аида повернулась ко мне.

— Какая балерина привлекла твое внимание? — Дразняще спрашивает она, переплетая свою руку с моей, когда мы направляемся к лестнице. Я бросаю взгляд в сторону кулис, размышляя о том, чтобы вернуться туда и найти Милу, с разрешения или нет. Но Аида берет меня за руку и поворачивает к входу в театр, где проходит вечеринка.

— Возможно, у меня появился вкус к искусству. — По крайней мере, к какой-то его части. Эта мысль проносится в моей голове вместе с чувственным воспоминанием о Миле, лежащей подо мной, о ее мягкой коже под моей ладонью, когда я вылизывал ее до содрогания.

Аида фыркает, вырывая меня из неуместной задумчивости.

— Я не верю в это ни на минуту. Ты еще больший грубиян, чем Данте, — по крайней мере, он ценит балет сам по себе, а не только красивых девушек.

— Они были очень красивыми. — Я сразу же беру бокал шампанского с подноса, когда мы входим, желая выпить чего-нибудь покрепче, и наблюдаю за баром в дальнем конце зала. К тому времени, как я допью шампанское, я уже доберусь туда и смогу заказать коньяк или виски.

Аида все еще смотрит на меня оценивающим взглядом.

— Ты мне что-то не договариваешь, — наконец говорит она, наливая себе бокал шампанского. — В конце концов я выведаю это у тебя. А пока, думаю, я собираюсь завести себе друзей. — Она бросает взгляд на одного из танцоров балета, худощавого, мускулистого, красивого, темноволосого мужчину, который мгновенно заставляет меня снова почувствовать жжение ревности. Я понятия не имею, был ли он партнером Милы по танцам, но это неважно.

Я хочу, чтобы на ней были только мои руки.

Словно услышав мои мысли, большие двери слева снова открываются, и комната словно замирает, когда она входит.

Она переоделась в белое шифоновое вечернее платье, напоминающее одновременно балетный костюм и статую греческой богини. Лямки шириной в два пальца обнимают ее плечи, глубокий вырез подчеркивает острые ключицы и маленькую грудь, талия платья заужена, а затем спускается по бедрам и ногам. Ее волосы по-прежнему убраны в тугой пучок, губы накрашены помадой, глаза подведены тенями, а щеки раскраснелись. Сначала она не замечает меня, ее взгляд скользит по комнате, пока она берет бокал с шампанским, и горячая ревность на мгновение вспыхивает в моем нутре, когда я думаю, не рассматривает ли она свои возможности.

Сегодня вечером здесь будет много богатых мужчин, желающих покровительствовать балету. Если Мила устала бегать за наркотиками, если она хочет положить конец преследованиям со стороны Адамса, если она просто хочет, чтобы я исчез из ее жизни, она найдет варианты здесь сегодня вечером. От этой мысли я чувствую себя так, словно сгораю изнутри.

Я не хочу, чтобы кто-то еще прикасался к ней. Я едва могу вынести мысль о том, что на нее сейчас смотрят все, кто ее видит, что здесь есть мужчины, которые представляют ее обнаженной. Я хочу, чтобы это было только для меня, и я прекрасно понимаю, насколько это нелепо, когда мне предлагали именно это, а я отказывался.

Потому что это было не на моих условиях.

Я не должен так себя чувствовать. Я достаточно сознателен, чтобы понимать это. Но это похоже на навязчивую идею, которую я едва контролирую. Как будто в любой момент я могу потерять контроль.

Она поворачивается, ее взгляд встречается с моим, когда она подносит шампанское к губам, и она становится очень неподвижной.

На мгновение никто из нас не двигается. Ее бокал покоится на нижней губе, и я представляю, как шипят пузырьки на ней, как покалывают, если я проведу языком по тому же месту. Мои мышцы напрягаются, член подрагивает от нетерпения. Я хочу ее — чувство, настолько близкое к потребности, что оно пугает меня, когда проносится сквозь меня, пока ее голубой взгляд удерживает мой.