– Ша, Илюха, – вступаюсь я. – Ему восемнадцать, – напоминаю многозначительно. Самим ведь есть за что с того периода стыдиться. – Пусть рассказывает. Лучше нам, чем каким-то ебанутым корешам.

– Соррян, конечно, – продолжает дымить Илья. – Теперь она бегает за тобой? – догадывается.

– Написывает, – растягивает мелкий тоном, по которому понятно, как его это вымораживает. – Фотки зареванные шлет.

– И че? Как это, извините, исправлять? – размахивает руками средний. – Знаешь, блядь, что будет, если до отца дойдет? Ты, шароебище, на ней женишься! В восемнадцать, сука, лет!

– Я не хочу жениться, – все, что толкает мелкий, нервно натрясывая коленом. – И дело не в возрасте. На Ломоносовой вообще никогда не хочу. Никогда.

– А на ком хочешь? – едко высекает Илья. – На своей Филатовой?

– На хрен надо! Эта мне даже со штампом не даст.

– Какого ж ты беса атакуешь ее?! Провоцируешь, чтобы прибегала сюда!

– Я не провоцирую! – глядя на меня, выдает, из-за кого зассал.

Потому что я запрет ввел. А он нарушает.

– Она сама приезжает. Мне что – выгонять?

– Удобно ты, борзый, устроился, – хриплю я.

– У меня с ней ничего нет. Клянусь. Я ее не трогал почти ни разу. Она сама дразнится, словно нам по пять лет… – задыхается малой. – Дергает меня за член несерьезно! Ну, типа…Теребонь-бонь-бон хаха.

Пока Илюха в недоумении хмурится, я с трудом сдерживаю смех.

– Меня это… – рычит Егор, обнажая в ярости зубы и сжимая руками воображаемую шею «обидчицы». – Меня это пиздец как бесит!

– Так покажи сучке, что это не игрушка, блядь! – подбивает Илья.

– Стоять, – резко отсекаю я. – Уже напоказывал. С одной разберись. По ситуации, уясни: просто чтобы «подразнить», девчонки за член не дергают. Она тебя хочет. Но это чисто для справки. Не значит, что ты можешь ее трахнуть. Я не разрешаю.

Возбужденное озарение на лице брата меня, мать вашу, пиздец как беспокоит. А учитывая, что сюда едет та самая Филатова, вдвойне.

– Давай сейчас: встал и поплыл походкой пеликана к Ломоносовой. Извинишься перед девчонкой. Нормально извинишься, признавая свой косяк. Если будет плакать, не стой истуканом. По-братски пожалей. Не забудь объяснить, что ничего более к ней не чувствуешь, а член твой, пока бесхозный, своей паскудной жизнью живет. Даст Бог, она допрет, что с таким мудаком, как ты, ей счастья не будет.

Когда малой уходит, поднимаюсь и иду к холодильнику. Свинчивая крышку с бутылки с минералкой, жадно глотаю холодную воду.

Лучше бы это был алкоголь. Потому как у распахнутых ворот гаража притормаживает такси, и из него вылетает явно невменяемая Агния, а за ней моя, сука, любовь.

Раунд.

Смотрю на Ю, и на зубах скрипит нерастворимая доза кайфа.

Заряжает. Лихорадит. Затягивает. Дурманит.

– Привет, – здоровается так просто, словно, мать вашу, не кидала меня в очередной раз на договоренности.

– Добрый вечер, – протягиваю с издевкой сипло, являя сразу все свои эмоции.

– Где он? – выкрикивает Агния, феерически отхапывая главную роль в этом, мать вашу, абсолютно непревзойденном и определенно искрометном концерте.

Как много человеку мало…

Ночной кумар не отпускает.

Я упорно играю роль уравновешенного специалиста планово-экономического отдела, заполняю нужные формы, веду расчеты, собираю данные для нового задания… А в голове, простите, Нечаев бродит.

Эта стадия одержимости в тысячу раз хуже вчерашней.

Не знаю, чем себя успокоить.

Я просто… Просто не в себе!

Голос его слышу… Стоны, хрипы, вздохи, сердитое рычание!

Глаза, губы, шею, руки, грудь, спину, пах, бедра, ягодицы… Все части тела вижу!

А моментами так погружаюсь в воспоминания, что, кажется, даже чувствую… Поцелуи, касания, укусы, тугие толчки.

Находясь на грани безумия, всячески стараюсь отвлечься. Так он еще и пишет весь день.

Пьянит с похмелья одуряюще. Усиливает зависимость. Привязывает.

Ян Нечаев: Постарайся закончить сегодня работу к семи.

Юния Филатова: Почему к семи?

Ян Нечаев: Потому что в 19:05 я буду ждать тебя на паркинге.

Такому Яну Нечаеву хочется сдаться. Сдаться без боя.

Глаза заливает слезами, и губы дрожать начинают, когда осознаю, что сегодня он точно будет рядом.

После заморозки нашего эпистолярного романа хватаю косметичку и иду в уборную.

Случайность, что не добираюсь.