От этих отвесных стен внезапно ударил тот странный фиолетовый блеск, который наполнял собой все вокруг. Скалы «Доброго приюта» фосфоресцировали.

В этом устрашающе прекрасном свете Лещиц увидел лица товарищей по путешествию.

Они были удивительно спокойные и сонные. Люди, еще недавно так настойчиво допытывавшиеся о причине остановки поезда, полные жизни и любопытства, теперь словно стали безразличны ко всему. Медлительные, вялые, они блуждали поодиночке или группами по пути перед станцией, прохаживались уставшим шагом по перрону или, измученные, бессильные, опускались на скамейки. Женщины с детьми нашли себе приют в зале ожидания и, казалось, готовились к ночному отдыху. Никто не думал о дальнейшем путешествии. Будто в результате таинственного соглашения почти никто ни с кем

– 262 -

не разговаривал. Пассажиры молча старались обходить недавних спутников и словно избегали смотреть друг другу в глаза.

— Где персонал этой странной станции? — прервал молчание Ровелли. — Пойдем к начальнику. Может, он нам что-то объяснит. Здесь все блуждают, словно тени.

— А пойдем, — оживился Лещиц, стряхивая с себя необычную задумчивость, которая им овладела.

— Напрасный труд, — попытался удержать их Ришивирада.

Однако они не дали себя отговорить от принятого решения и пошли в управление станции. Нашли пустую комнату с несколькими выключенными телеграфными аппаратами на столе. Им повстречался знакомый кондуктор с «Инфернала».

— Господин, — нетерпеливо обратился к нему Лещиц, — где начальник этой станции?

— Здесь нет никакого начальника.

— Что?! Вы издеваетесь?

— Упаси боже. Мы искали, но на станции нет ни одного служащего. Вообще в момент нашего прибытия на вокзал здесь не было ни одной живой души.

— А обходчики, а стрелочник?

— Совсем никого из железнодорожников, кроме наших с «Инфернала».

— Тогда кто поддерживает порядок на станции, кто вывешивал сигналы, кто зажигал эти проклятые фиолетовые огни?

Кондуктор пожал плечами:

— Я знаю столько же, сколько и вы. Спокойной ночи, господа, я иду спать.

И, широко зевнув, улегся на одной из скамеек. Его товарищи уже успели опередить его в этом. Весь персонал «Инфернала» еще раньше поголовно улегся на полу веранды перрона и, подложив под головы шинели, спокойно уснул, будто после завершения рейса.

— У меня такое впечатление, — заметил Ровелли, возвращаясь с товарищем в ту сторону, где они надеялись найти

– 263 -

махатму, — что атмосфера станции действует как сильный наркотик.

— Похоже, это тот проклятый фиалковый свет. Смотрите, он действительно обладает изумительными свойствами; пронизывает тело насквозь, проходит сквозь ткани, как лучи Рентгена.

— В самом деле. Феноменальное явление! Несколько человек, которые еще слоняются по колее, просвечены насквозь: я отсюда четко различаю очертания их скелетов. Однако и они уже устали от прогулки и выходят из игры.

Люди, похоже, уходили с рельсов, укрываясь под навесом перрона.

— Смотрите! — вполголоса воскликнул Лещиц. — Это не сэр Пембертон?

— Ну да, это он. Но в каком плачевном состоянии! Еле держится на ногах. И тот второй рядом с ним не лучше - кажется, это журналист Берхавен.

Между тем оба мужчины приблизились к ним. Пембертон ворчал сонным голосом:

— I am much tired! Я смертельно устал! О, yes, господа! Where is ту sleeping-room ? Му sleeping-room!* — жалобно повторил он и рухнул без сознания между рельсами, увлекая за собой своего спутника.

Вскоре вся станция выглядела как одна большая спальня; люди спали кто где мог: на стульях, на скамейках, на полу; нескольких сон сморил в стоячем положении, опирающихся на декоративные колонны, несколько пассажиров лежали на путях между колеями, на рельсах, на склонах насыпи. И на этот табор людей, погруженных в какой-то чудовищный коллективный наркоз, сверху, с молчаливых обрывов и утесов лился свет — ласковый, успокаивающий, темно-фиалковый...

Ни с того ни с сего Лещицу вдруг вспомнились слова зловещей молитвы первого лица из пролога «Кордиана» Словацкого:

____________

* Я очень устал!.. О, да!.. Где моя спальня? Моя спальня! (англ.)

– 264 -

Господь! Пошли на люд Твой, изнуренный боем,

Сон тихий, сон глубокий с утехой и покоем;

Пусть не тревожит его сон виденье горя.

Укрой его пологом радужного моря.

Чтоб не очнулся он в слезах до Воскресенья...

— Погибельный свет, — прошептал Ровелли, крепко хватая Лещица за руку. — Пойдем отсюда! Меня здесь словно морозом сковывает. Ну, пойдем уже!

— Куда нам идти? Ведь мы не знаем дороги. Я вижу эту местность впервые в жизни.

— Я тоже. Однако я рассчитываю на махатму. У него инстинкт первобытного человека. Помимо нас двоих, он третий, кто остается здесь в полном сознании. Смотрите, он подает нам знаки.

И в самом деле, индус уже с нетерпением ждал их. Его благородная стройная фигура выглядела теперь будто бы еще более высокой, исполненной какой-то сверхчеловеческой величественности. Уже издали, нетерпеливыми движениями рук он звал их следовать за собой.