— Давай, здоровяк, — поторопил маршал, надевая шляпу. — все там не поместимся. Я здесь побуду. Рядом. Если что, то ты… ну, понял, в общем.

Арди, если честно, вообще ничего не понял. Почему Антон так боялся маршала, зачем тому карабин и вообще… нет, все же, наверное, придется потом опять порасспрашивать Тевону.

Поднявшись по приставной лестнице, Ардан попал внутрь вагончика, где, на аккуратно сложенных тюках, посреди невзрачных сундучков и, даже, одного ветхого шкафа, на плотно набитом матрасе, под одеялом, лежала девушка.

По меркам Матабар — уже совсем взрослая, потому как не первый год могла завести потомство, а для людей — еще девочка, потому как лишь в следующем году встретила бы свое совершеннолетие.

Рядом с ней, держа в руках небольшой деревянный поднос с какими-то скляночками, сидел на ящике еще один мужчина. Куда моложе Антона. Лет тридцати двух, может тридцати пяти. И, судя по тому, что у него на голове вились блондинистые волосы; под кустистыми бровями сияли задумчивые голубые глаза; чертами лица, тонкими и острыми, можно было хлеб порезать, а нос щеголял небольшой горбинкой, то он совсем никак не мог приходится родственником этим северянам.

— Март Борсков, — коротко представился второй мужчина. — Врач.

Арди кивнул и, не найдя место, куда можно поставить свой посох, просто положил его рядом.

— Вам что-то надо? — спросил вставший за спиной Антон. — Какие-нибудь… я не знаю там… это… ну… я…

— Ничего, — успокоил его Арди. — Разве что немного света. Здесь темно. Хворь любит, когда темно и боится света.

Антон закивал головой и начал постепенно отворачивать ткань, закрепленную на крючки, прикрученные к бортам телеги.

Вскоре в вагончик проникли первые лучики солнца и Арди, найдя свободное место, что сделать было непросто, учитывая, что они вчетвером заняли почти все пространство вагончика, уселся рядом с девушкой.

Она тяжело дышала и её грудь поднималась и опускалась рывками. Неестественно бледное лицо с алыми, горящими щеками. Со спутанными от пота и воды волосами, она лежала на спине и почти не имела сил, чтобы держать голову — та упала на бок, почти коснувшись подбородком плеча.

— Мне кажется, это может быть какой-то вирус, который бедняжка подхватила в горах и…

Арди не стал слушать врача (если бы тот мог помочь — уже бы помог). Он опустился на колени рядом с девушкой и приложил ухо к её солнечному сплетению.

Сердце билось тихо-тихо. Почти неслышно. И то и дело оступалось в своих далеко не размеренных шагах.

Ардан поднял голову и поднес нос к губам девушки, после чего едва-едва надавил той на живот. Она захрипела от боли и едва слышно застонала.

Антон дернулся было к дочери, но его остановил врач, отошедший в сторону и освободивший место для волшебника.

Ардан принюхался. Пахло землей и травой, а еще…

Он повернулся к отцу девушки.

— Как давно ей плохо?

— Три дня…

— Нет, — закачал головой волшебник. — как давно ей стало хуже? Появилась усталость. Она стала раздражительной. Пропал аппетит.

— Это… как его… — Антон почесал затылок. — Эрда начала жаловаться около недели назад, но я подумал, что ей просто тяжело дался переход через горы и…

Арди не стал дослушивать. Ему требовалось узнать самое главное.

— Вы останавливались на привал около ручьев или рек, где растет куст с синими листьями?

— Да, мы еще хотели нарвать их, но маршалы сказали, что не надо. Мол — ядовитые. Вы думаете это она ими так?

— Нет, — покачал головой Ардан. — если бы она съела листья Рассвета Шахаш, то вы бы уже шесть дней, как похоронили бы её.

Ардан аккуратно прикоснулся кончиками пальцев к щеке Эрды и задышал ровнее. Как и учил Скасти, он рассеял взгляд и открыл сознание тому, чего нельзя было увидеть, если смотреть. Он пытался разглядеть то, что мир показывал, только когда смотрящий отворачивался.

Мгновение, другое и вот вокруг девушки начали клубиться тени, будто едкий смог тянулся из земли к её волосам, спутывался в них и постепенно оплетал тело. Черными жгутами, он сжимал грудь Эрды, давил на талию, пытался вжаться в бедра и опуститься еще ниже.

Но это лишь иллюзия. Обман.

Арди усилием воли отмахнулся от ложных видений и ему открылось другое.

Черный дым вовсе не держал девушку в узде. Совсем наоборот — он струился из неё. Из пор её кожи, из её волос. Он становился её продолжением так же, как становился продолжением пламени, танцующего над горящими поленьями.