Пара мгновений понадобилась, чтобы осознать, отмереть и броситься к дому. Филипп взлетел по ступенькам, замешкался на секунду у двери, а потом дёрнул ручку. Дверь оказалась не заперта, и он вошёл.

В доме было тихо, и только половицы поскрипывали под сапогами.

— Анна? — позвал Филипп. Голос звучал безнадёжно.

Ответа не последовало. Он опоздал. В доме было пусто. Его встречали пожелтевшие обои, старая потёртая мебель и груды мусора. Филипп заглянул на кухню, на второй этаж, провёл ладонью по сломанным деревянным перилам и разбитому косяку между кладовой и залом. Следы нападения человека в чёрном. С него прошёл год.

Филипп сглотнул. Вот, когда это случилось! Вот, когда началось. В тот день Анна сказала, что «пока» не умирает и что умирать ей не хочется. И настал день, когда она сделала всё, чтобы не умереть. День этот был сегодня.

Филипп зарычал от бессилия. Может, приди он на десять минут раньше!.. Вскидывая руки, бессильно сжимая пальцы в кулаки, он широкими шагами пересёк гостиную, ударил стену и, схватившись за подоконник, уткнулся лбом в стекло. Злость на самого себя отступала медленно, нехотя. Он жмурился так, что снова начинала болеть голова. Хлипкое дерево готово было сломаться под пальцами.

Он опоздал. Ошибся. Он позволил ей уйти.

Филипп до боли сжал зубы и услышал хруст. Он открыл глаза. Дерево не выдержало, и мягкая стружка высыпалась из ладоней на пол. Филипп отступил от окна. В доме было совсем темно, кусты закрывали вид на улицу, и в стекле он видел собственное отражение. Растерянное. Унылое.

Филипп опустил глаза: не хотел видеть себя в таком состоянии. Но лучше бы он смотрел на себя дальше, потому что-то, что он увидел, выжгло последние остатки самообладания. Кривое сердечко в углу у рамы.

Он сделал глубокий вдох, посмотрел на пояс-телепорт и настроил реле.

— Ваше величество!

Секретарь, чем-то напуганный и оттого нервный, ворвался в кабинет короля, сжимая в руке какую-то бумагу. Элиад Керрелл вопросительно посмотрел на слугу.

— Я слушаю.

Тот осторожно протянул ему сложенный втрое лист бумаги.

— Оно не открывается, — пояснил он, — и грозится убить при попытке.

Элиад настороженно взял бумагу и осмотрел. Действительно, письмо адресное, но кроме сильного заклятия против посторонних глаз (убивающее! надо же додуматься!) никакой защиты. Он сразу понял, от кого оно. Она даже не пыталась замаскировать след или спрятать его. Да и умела ли?..

Её энергия была яркая, бушующая. С тёмным ядром, но с неоновой оболочкой. Интересное сочетание. Анна вообще оказалась интереснее, чем он ожидал. Элиад, конечно, предпочитал делать вид, что их ничего не связывает, но глаз с неё не спускал. Следил и оценивал. С того момента, как Анна пришла к нему с реликвией, до последнего времени он почти не сомневался. А потом она ушла куда-то с Роуэлом и снова зародила в нём сомнения. Если всё было игрой, то Элиад вынужден был бы признать: она умнее, чем кажется. Слишком грамотно и правдоподобно.

Не самая приятная последняя мысль, зато честная.

Элиад раскрыл листок. Никаких других заклятий. Только три слова прямо посередине:

Элиад перечитал ещё раз. В озлобленном смятении завертел лист, ища хоть что-нибудь ещё. Пусто. Никаких зацепок, объяснений. Только три слова — и всё.

Он вскинул голову и посмотрел на секретаря.

— Позовите Анну. Сейчас же.

Тот безропотно кивнул и, щёлкнув каблуком о каблук, исчез.

Прошло несколько долгих минут, в которые Элиад стучал пальцами по столу в нетерпении. Она должна была объясниться. Нельзя сделать громкое заявление и замолчать.

Но секретарь вернулся один.

— Леди Керрелл нет в замке, — сказал он. — Её компаньонка сказала, что не видела её с утра.

Элиад прищурился.

— А мой сын?..

— Его высочество отправился на драконий остров несколько часов назад. Один.

— Ясно.

Элиад потёр подбородок и снова бросил взгляд на письмо Анны. Он не знал, что случилось, но, видимо, что-то серьёзное. А это было искуплением. И он его принимал. С сыном он поговорит завтра. Сейчас Филипп всё равно не станет слушать. Может, ночь даст ему время остыть. А сейчас…

Элиад поднял взгляд на ожидающего секретаря.

— Мне необходимо увидеться с Вильгельминой де Монтель. Сейчас же.

Ответом ему стал молчаливый кивок, и Элиад снова остался один.

Ветер бил в лицо. Слезились глаза. Горло сдавило холодом, и пальцы заледенели. Перчатки Филипп не брал. Полетел сразу в рабочем кителе. Он думал, что на такой жаре, какая обычно бывала на юге Пироса, ему просто не может стать холодно. Он ошибся. Совсем забыл, каким суровым может быть ночной ветер на высоте полёта.