– Ты говоришь о великой войне, - медленно сказал он, - с могущественным, пусть и обезглавленным ныне противником. Не скрою, мне приятно было бы видеть посрамление Распятого - но могу ли я верить человеку, которого я вижу впервые?

– Есть решение король, - сказал вдруг Сивард и все взоры обратились к жрецу, - завтра праздник Ньерда, где мы приносим Ему ежегодную жертву, чтобы он хранил моряков. Если этот франк и вправду чтит наших богов, он почтит хозяина Ноатуна, а если христианин - то скорей умрет, чем переступит через заповеди Христа.

– Мудрое решение, - Редвальд пристально посмотрел на Амальгара, - ты согласен?

– Впервые за многие годы я могу открыто почтить своих богов, - нетерпеливо сказал франк, - как думаешь, буду ли я колебаться?

Обряд вершился в святилище, огражденном девятью высокими столбами, раскрашенными в синие и зеленые цвета, покрытых резьбой в виде рыбьей чешуи. Между столбами были натянуты рыбацкие сети, в которых висели водоросли и высушенные морские звезды. В центре же святилища, на каменном возвышении стоял большой корабль, а в нем - высокий идол, украшенный ракушками и жемчугом, весь изрезанный "морскими" рунами. В воздухе разливался соленый запах близкого моря, чьи волны с шипением набегали на берег прямо за святилищем.

Сивард, стоя перед идолом и простерев к нему руки, величаво произносил:

– Да пошлет Ньерд ветер попутный ветер в паруса наших кораблей, да дарует он им спокойное море, да усмирит он великанов глубин...

Послышалось негромкое ржание и двое помощников жреца вывели к идолу палевого коня, с гривой, выкрашенный в нежно-голубой цвет. Сивард достал из складок одежды большой нож с рукояткой из кости нарвала, покрытый искусной резьбой, изображавшей рыб, морских дев и морских чудовищ. С поклоном жрец вручил нож вышедшему к идолу королю, а тот передал клинок Амальгару.

– Если ты хочешь стать священным королем, - сказал он, - ты должен привыкнуть.

Помощники жреца заставили коня опуститься на передние ноги и Амальгар, с бледным, но решительным лицом, подошел к нему.

– Тебе, о Хозяин Морей!- выкрикнул он

Блеснула сталь, раздалось оглушительно ржание, когда Амальгар вонзил нож в горло животному. Алая струя плеснула ему в лицо, пока франк пилил горло бьющемуся в предсмертных судорогах коню. Наконец, предсмертный хрип стих и Амальгар, с ног до головы залитый кровью, повернулся к остальным. Сивард, зачерпнув крови, щедро помазал ею лицо короля - для Амальгара подобное крещение уже было излишним. Младшие жрецы меж тем разделывали коня, готовясь к ритуальному пиршеству, что следовало после жертвоприношения. Это будет еще одним испытанием - ни один христианин не станет есть идоложертвенное мясо. Впрочем, сам Редвальд уже не сомневался - с залитого кровью лица на него смотрели глаза, в которых пылал все тот же огонь, что он видел в очах Крута и Энгрифледы, что, он был уверен, полыхал и в его глазах, как и у всех, кто загорелся идеей пройти по Дороге Королей.

– На днях мы с тобой проведем еще одно жертвоприношение, - сказал император, - на этот раз Одину, на священной горе Брокенберг. Будем просить Всеотца, чтобы он даровал Тюрингии победу, а тебе - корону франков.

Закон стаи

Он мчался по вечернему лесу, сминая лапами прелую листву и молодую поросль. Раздувавшиеся ноздри жадно впитывали доносившиеся отовсюду запахи: сока раздавленных ягод, едкой кислоты от разворошенного кем-то муравейника, слабого, едва уловимого запаха притаившейся под камнем гадюки. Ненадолго зверь остановился, лакая воду из небольшого ручья, когда услышал под кустом слабый шорох. Ветер донес запах мокрой шерсти, а еще страха, исходящего от некоего существа, удиравшего со всех ног. Прыжок, жалобный писк и добыча уже трепещет у него на зубах, а в рот стекает такая вкусная кровь. Свирепо рыча, он рвал на части зайца, глотая мясо вместе со шкуркой, размалывая челюстями мелкие кости и наслаждаясь каждым куском. Насытившись, он побежал дальше, чувствуя приятную тяжесть в желудке.

Внезапно волк насторожился: ветер донес до него запах большой реки, а вместе с ней - и чего-то нового, не похожего на привычные запахи леса. Это был запах чего-то чуждого, но в то же время знакомого - и очень опасного. Осторожно раздвигая ветки, он вышел на берег - и замер, припав к земле и вскинув уши. Желтые глаза впились в идущие одна за другой большие лодки под зелеными парусами, украшенными странными закорючками. Чернобородые люди в диковинных нарядах сновали по палубам, гортанными фразами отдавая приказы сидевшим на веслах рабам. Вот из роскошного шатра на корме головного судна вышел человек, при виде которого волк невольно вскинулся. Это был смуглый мужчина, с гордым "орлиным" лицом и иссиня-черной бородой. Под его халатом угадывалась кольчуга, а к расшитому золотом поясу крепилась кривая сабля с рукоятью украшенной драгоценными камнями. К ногам мужчины ластился черный зверь, напоминавший огромную кошку, в золотом ошейнике, крепившемуся к золотой же цепочке, другой конец которой удерживал бородач. Остальной экипаж с опаской косился на скалившего острые клыки зверя, стараясь не приближаться к нему. Хозяин кошки, насмешливо глядя на остальных, что-то крикнул и нос корабля повернул к берегу. В тот же миг волка пронзила крупная дрожь, шерсть на загривке вздыбилась и земля вдруг рванулась у него из-под ног, уходя куда-то вниз.

– Все в порядке?
– красивая черноволосая женщина в фиолетовом платье, встревоженно склонилась над кроватью, устланной покрывалами из алого шелка. На нем неподвижно лежал обнаженный мужчина, средних лет, с черной бородой и такими же черными волосами, покрывавшими широкую грудь и сильные ноги. Широко распахнутые глаза незряче уставились в потолок. Но вот человек моргнул - раз, потом другой, и сел на кровати. При виде замершей у кровати женщины на его лице блеснула тень узнавания.

– Все в порядке, Отсанда, - он улыбнулся, оскалив крепкие зубы,- немного загулялся.

– Я же говорила, что это может быть опасно, - женщина потянулась, чтобы открыть окно. Свежий воздух развеял едкий дым, шедший с установленной рядом с ложем бронзовой курильницы, где тлели разные травы, испуская резкий запах. Там же воняла и паленая волчья шерсть. Мед тем мужчина, усевшись на кровати, голыми руками разрывал и ел дымящееся на большом блюде полупрожаренное, сочащееся кровью мясо, запивая его красным вином из стоявшего на столе золотого кубка.