Вскоре из избы вышел князь с приезжим:

— По коням, ребятушки.

Взгляд его упал на невесёлого знакомца, который был всё ещё связанный по рукам:

— Этого отпустить.

Повернулся к Ивару:

— Ну, пока прощевай. Думаю, что ещё увидимся.

Ивар не знал, что бы это значило. Радоваться таким словам или печалиться. Поэтому молча поклонился.

Через минуту от недавнего присутствия княжеской дружины остались лишь следы на изрядно вытоптанном дворе. Знакомец потихоньку ускользнул в калитку.

Ивар оглянулся. Все домочадцы собрались около него, прижав руки к груди, молча смотрят, ждут объяснений.

— Лан, запрягай коней. В город поедем.

— Понял, батя.

Домна едва успела сунуть узелок с первым что попалось в печи, как муж с сыном уж выезжали в ворота.

— Ивар, что происходит? — жалобно спросила Домна, не надеясь на вразумительный ответ.

Правильно, что не надеялась:

— А я почём знаю? Жди.

Котелок загремел и покатился под лавку.

— Ах, чтоб тебя, — заругался мельник.

Жена подхватилась, ловко подняла не вовремя подвернувшийся чугунок, убрала подальше на полку.

— В хату зайти нельзя, всё валяется, порядку никакого. Две лахудры толкутся, за целый день кашу никак не сварят.

Когда отец не в духе, лучше уползти из хаты куда подальше и не показываться ему на глаза. Да только вот два обстоятельства не дают этому сбыться. Первое — это то, что пришло время обеда, а второе — дочка — человек самый подневольный. А единственная дочка — тем более. Никуда не уползти, негде укрыться.

Мельник сел на лавку, женщины, жена и дочь, торопливо стали накрывать на стол.

— Чтоб я ещё когда бабу послушался! Тьфу!

Мельничиха покосилась на разгневанного мужа. Её, что ли когда послушал? Что-то не припоминается.

— Нет! Подавай им жениха, да молодого, да пригожего. Тьфу!

Маниша почувствовала, как сердечко её ухнула куда-то под тяжестью несчастья. Какая беда пришла — пока неизвестно, но таким гнусавым тоном отец говорил только о Лане.

— Вона, как получилось. Забрали твоего голубя сизокрылого. Под белы рученьки и в город, на расправу. Вместе с отцом.

Горшок выскользнул из внезапно ослабевших рук Маниши и рухнул на пол, забрызгивая подол её сарафана горячей юшкой.

— Ах, ты паскуда косорукая, — мельник проворно метнулся к дочери и она в ужасе сжалась.

— Отец, отец, — бросилась наперерез Мельничиха, и, как всегда, весь удар взяла на себя. Разъярённый мельник швырнул её в стену, постоял над побледневшей дочерью несколько страшных мгновений, повернул к столу.

— Задушить паскуду мало.

Мать, пошатываясь, вновь полезла в печь.

— Я что, день целый буду тут на вас любоваться?

Маниша, опомнившись, стала помогать матери.

Лишь когда значительно опорожнился горшок с пареной репой и мясом, хорошо, что Манише в дырявые руки попалось не главное блюдо, мельник соизволил просветить своих баб.

— Я даже специально поспрашивал народ, что да как. Забрали обоих. Говорят, украли в городе у самой княжны какую-то вещицу драгоценную. Вот вам и жених.

— Да невжель Ивар красть будет? — робко возразила Мельничиха.

— А ты сбегай, спытай в городе. Можа, князь тебе расскажет, — захохотал мельник.

Манишу трясло. Боялась что-нибудь в руки взять. Если ещё что опрокинем, мать уже не поможет.

— Говорил я, что за Бурого из Быстрого Ручья надо выдавать девку. А они голосить: старый, обрыдлый. С лица воды не пить!

Внезапно Маниша обернулась к отцу и, сузив синие глаза, сказала, и в словах слышалась несокрушимая твёрдость:

— Ищите тогда меня на другой день после свадьбы в Русе.

— Цыц! — страшно вытаращил глаза мельник.

Но Маниша продолжила, хотя сердце её трепетало, как перепуганная птица:

— Одну уже отдали за Асипу?

И тут третий котелок полетел. Не выдержал мельник, схватил громадной рукой своё любимое блюдо и запустил в дочь. Только остатки репы шмякнулись о печь. И на этот раз котелок разбился вдребезги. Маниша страшно раскрыла глаза и не шелохнулась, даже когда глиняная посудина пролетела рядом с её лицом.

Тиша и Хыля встретились у колодца. Отошли в сторонку, подальше от баб, сели на бревно. Кто-то когда-то его специально кинул заместо лавки. Обе были печальны.