– Вам удалось столь сильно сузить круг поисков? – спросил, присаживаясь, Майкл.

– Это сумел сделать Брэдфорд. Кстати, он гораздо лучше, чем вы думаете; он никоим образом не хотел повредить Каррас.

– В таком случае он проявил некомпетентность.

– Брэдфорд будет первым, кто согласится с вашим мнением. Но если бы леди следовала его инструкциям, она узнала бы в конце концов всю правду. Вы оба были бы переправлены сюда.

– Вместо этого я был объявлен «не подлежащим исправлению».

– Скажите-ка мне вот что, мистер Хейвелок, – промолвил президент, опять наклоняясь вперед. – Если бы вы были на моем месте и знали бы то, что знаю я, – как бы вы поступили?

Майкл посмотрел на экран и ответил, сам поражаясь своим словам:

– Точно так же, как и вы, сэр. Я не являюсь невосполнимой потерей.

– Благодарю вас. – Президент встал из-за стола. – Кстати, здесь, на острове Пул, никто не посвящен в то, о чем мы с вами беседовали. Ни доктора, ни военные, ни инженеры. О договорах и о Парсифале знают еще пять человек, включая психиатра из военно-морского госпиталя в Бетесде – специалиста по галлюцинаторным состояниям. Он раз в неделю прилетает сюда и работает с Мэттиасом в этой комнате.

– Понимаю.

– Ну что ж, пора уходить отсюда, пока мы сами не потеряли рассудок, – произнес Беркуист, подходя к пульту управления. Он выключил проектор и потушил основное освещение. – Сегодня во второй половине дня вас и мисс Каррас доставят на военно-воздушную базу Эндрюс. Мы подыщем для вас место не в Вашингтоне, а где-нибудь за городом. Нельзя допустить, чтобы вас увидели.

– Если вы хотите получить от меня результат, я должен иметь доступ к докладам, записям, досье. Их невозможно возить в деревню, господин президент.

– Ну что ж. В таком случае мы привезем вас в условиях строжайшей секретности… К столу придется поставить еще два стула. Вы получите допуск ко всем документам, но под другим именем. Брэдфорд в самое ближайшее время посвятит вас во все подробности.

– Прежде чем я покину остров, мне хотелось бы потолковать с врачами. Мне также хотелось бы увидеть Антона. Я понимаю, что встреча должна быть короткой, всего на несколько минут.

– Не уверен, что они разрешат.

– Значит, прикажите им. Я хочу поговорить с ним по-чешски, на его родном языке. Я хочу покопать вокруг того, что он успел сказать, увидев меня. «Ты не понимаешь, – сказал он. – Ты никогда не сможешь понять». Это что-то глубоко личное, связанное с нашими отношениями. Может, я единственный, кто способен понять, что он хочет сказать. Это может каким-то образом прояснить его поведение – не только в отношении меня, но и вообще. Какой-то контакт не срабатывает пока в моем мозгу, я это уже понял.

– Хорошо, с врачами я разберусь. Но хочу напомнить – вы провели двенадцать дней в клинике, из них – восемьдесят пять часов под воздействием психотропных препаратов, и тем не менее оказались не способны нам помочь.

– Вы просто не знаете, в какой стороне надо искать. Я сам этого толком не знаю, но да поможет мне бог.

Все три врача не смогли сообщить ему ничего такого, о чем бы он не догадался, слушая рассказ Беркуиста. Больше того, психиатрическая терминология только затуманивала полученную им ранее картину. Слова президента об удивительном и тонком инструменте, сломавшемся под нечеловеческим бременем ответственности, были гораздо ярче, чем сухие объяснения о границе стрессовых напряжений. Наконец самый молодой из психоаналитиков перешел на нормальный язык.

– Для него не существует реальности в общепринятом значении этого понятия. Он фильтрует все свои впечатления, допуская к себе только то, что он хочет видеть и слышать. Это его реальность. И для него она более реальна, чем весь его прежний опыт. Это происходит потому, что Мэттиас имеет дело со своим собственным воображением, которое служит мощной защитой. У него больше ничего не осталось, кроме воспоминаний.

Президент Беркуист не только яркий рассказчик, он, оказывается, умеет и слушать, подумал Майкл.

– Возможно ли остановить процесс разрушения? – спросил Хейвелок.

– Нет, – ответил второй психиатр. – Дегенерировали клеточные структуры. Процесс необратим.

– Он слишком стар, – сказал тот, что помоложе.

– Я хочу повидать его. Это не займет много времени.

– Мы уже формально заявили о нашем несогласии, – произнес третий врач. – Но президент решил не принимать наш протест во внимание. Поймите нас. Мы работаем здесь в невыносимых условиях. Состояние пациента непрерывно ухудшается – никто не может предсказать, насколько быстро процесс пойдет в дальнейшем. Чтобы добиться нужных результатов, его приходится одновременно искусственно подавлять и в то же время стимулировать. Интенсивная или продолжительная психическая травма может отбросить нас назад, на много дней. А у нас нет времени, мистер Хейвелок.

– Я быстро. Десять минут.

– Пусть это будет пять. Пожалуйста.

– Хорошо. Пять минут.

– Я вас провожу, – предложил молодой психиатр. – Он там, где вы его застали прошлой ночью. В саду.

Доктор в белом халате подвел Майкла к армейскому джипу, стоявшему за углом кирпичного здания.

– Вы, наверное, чуть живы от их объяснений, – сказал он. – Не обижайтесь, эти люди одни из лучших в стране и ничуть не преувеличивают. Все это место можно назвать «Тщетность-сити».

– Тщетность чего?