И тут словно грянул гром: разбив окно, в комнату прыгнул мужчина, встал на ноги и выбросил веревку. Карин вскочила с кресла и кинулась в глубь комнаты, пытаясь что-то схватить правой, забинтованной рукой. Еще один силуэт соскользнул по веревке и опустился возле кровати.

– Кто вы? – вскрикнула Карин по-немецки и только тут сообразила, что пистолет остался на столике. – Что вам тут надо?

– Вы говорите по-немецки, – сказал первый визитер, – а потому знаете, что нам нужно. Иначе с какой стати заговорили бы на нашем языке?

– Это мой второй язык, мой родной валлонский мало кто понимает. – Карин незаметно придвинулась к столику.

– Где он, миссис де Фрис? – с угрозой в голосе спросил второй мужчина, стоявший у кровати. – Вы же знаете: вам отсюда не выйти. Наши товарищи не позволят: они уже поднимаются. Они ждали только сигнала от нас, и этот сигнал – разбитое окно.

– Не понимаю, о чем вы говорите! Раз уж вы знаете, кто я, вас не слишком шокирует, если я скажу, что у меня роман с хозяином этой квартиры?

– Но в кровати-то никого нет, на ней никто не спал…

– Мы поссорились. Он слишком много выпил. – Карин была уже на расстоянии вытянутой руки от своего пистолета, а ни один из нацистов не вынул оружия из кобуры. – Разве вы никогда не ссоритесь со своими дамами? Если нет, то вы еще дети! – Она шагнула к столику, схватила пистолет и выстрелила в первого нациста. Ошарашенный второй потянулся к кобуре. – Стой, или ты мертв! – крикнула де Фрис.

В этот момент стальная дверь с треском распахнулась, ударив в стену.

– Боже! – воскликнул Витковски, зажигая свет. – Да у нее тут живой фашист!

– А я считала, что нужен грузовик или таран, чтобы проникнуть сюда, – проговорила Карин, еле владея собой от страха.

– Не в тех случаях, когда внуки приезжают в Париж навестить вас, особенно если внуки – игруны. В раме есть скрытая кнопка.

Полковник замолчал, ибо тут же раздался такой оглушительный вой сирены, что в соседних домах зажгли свет.

– Они поднимаются, чтобы помешать вам уйти! – воскликнула Карин.

– А ну, давай встретим их, малыш, – сказал Витковски.

И они с Лэтемом бросились через гостиную к входной двери. Полковник распахнул ее, но так, чтобы дверь прикрывала их. Двое вбежали в квартиру, открыв беспорядочную стрельбу из автоматов. Полковник и Дру прицелились и выпустили каждый по три обоймы, раздробив убийцам кисти рук. Оба упали и, воя от боли, начали кататься по полу.

– Накрой их! – крикнул Витковски и бросился на кухню. Через несколько секунд сирена умолкла, и прожектора на лестнице погасли. Полковник вернулся, быстро отдавая приказания. С лестницы доносились затихающие звуки шагов убегавших людей. – Свяжи этих сукиных сынов и брось их в ванную, а также и того, что у меня в спальне. А полиции отдадим того мерзавца, которого Карин отправила в Валгаллу.

– Полиция захочет узнать, что произошло.

– До завтра – вернее, до сегодняшнего утра – это их проблема. А я нажму на дипломатические кнопки и посажу этих подонков на один из наших сверхзвуковых, летящих в Вашингтон, предупредив только Соренсона.

Из спальни вдруг донесся крик Карин.

– Я пойду! – воскликнул Дру. Вбежав в комнату, он увидел, что Карин стоит, держа пистолет в опущенной руке, и смотрит на нациста, лежащего поперек кровати с широко раскрытыми глазами. – Что случилось?

– Я не очень поняла. Он нагнул голову, укусил воротник. И через несколько секунд упал.

– Цианистый калий. – Лэтем приложил пальцы к горлу нациста, пытаясь нащупать пульс. – Deutschland "uber alles, [76] – тихо сказал он. – Интересно, почувствуют ли гордость за своего сына его родители. Господи, надеюсь, что нет.

Парижские Ноль-Пять и Ноль-Два со связанными руками и оторванными воротничками сидели в самолете, летевшем через Атлантику в Вашингтон. Едва ли их расстреляют, думал Пятый: американцы не отваживаются на такую меру, особенно если перед ними человек слабоумный и раскаивающийся. Он толкнул в бок задремавшего философа Ноль-Второго.

– Проснись, – сказал он по-немецки.

– Was ist? [77]

– Что будем делать, когда нас доставят на место? Есть идеи?

– Парочка, – ответил Ноль-Два, зевая.

– Выкладывай.

– Американцы по натуре склонны к насилию, хотя их лидеры утверждают обратное. Они также любят выискивать заговоры, даже если ими не пахнет. Наши лидеры спят с любовницами – и кому какое дело? А их лидеры пользуются услугами проституток – и вдруг оказываются связанными с верхушкой преступного мира. Неужели они не могут найти себе женщину, не прибегая к услугам преступников? Нелепо, но у американцев это так: их пуританское лицемерие отрицает закон природы. А ведь моногамия не свойственна мужчине.