Шрифт:
– Хотелось бы так думать.
– Это так и есть!
Ричард Тримейн задумчиво смотрел в окно на лужайку перед домом.
– Забавно… – Он усмехнулся. – Но ты, пожалуй, права. Я действительно один из лучших в системе, которую презираю… В системе, которую Таннер разнес бы в пух и прах в первой же своей программе, если бы только узнал, какой механизм приводит ее в действие. Вот о чем сказано в этой записке…
– Я думаю, что ты не прав. Наверное, писал кто-то из тех, кто хочет свести с тобой счеты. Тебя просто запугивают.
– И надо признаться, не безуспешно. То, чем я занимаюсь, действительно ставит нас с Таннером по разные стороны баррикад. Во всяком случае, он так считал бы, если… если бы знал всю правду… – Тримейн перевел взгляд на жену и вымученно улыбнулся. – Правду знают в Цюрихе, но это не мешает им относиться ко мне с доверием.
Вторник, половина десятого утра по калифорнийскому времени
Остерман бесцельно слонялся по съемочному павильону, стараясь не вспоминать о звонке. Однако это ему плохо удавалось.
До утра ни он, ни Лейла больше уже не смогли заснуть и пытались понять, что все это может значить. Когда все возможные варианты были исчерпаны, возникли и другие вопросы. Почему позвонили именно ему? Кому и зачем это могло понадобиться? Может быть, Таннера преследуют за какое-нибудь из сделанных им сенсационных разоблачений? Но если так, тогда какое отношение к этому имеет он, Берни Остерман?
Таннер никогда не говорил с ним о конкретных проблемах своей работы. Разговор, если он заходил, касался каких-то общих положений. У Джона была своя точка зрения на проблемы несправедливости. Их мнения о том, что можно считать честной игрой на рынке, часто расходились, поэтому они предпочитали попросту не обсуждать этих вопросов.
В глазах Берни Таннер всегда был счастливчиком, которому не довелось хлебнуть в жизни горя. Ему не приходилось видеть, как, возвращаясь домой, отец объявляет, что потерял работу. Или как мать до полуночи перешивает обноски, чтобы сыну было в чем утром идти в школу. Таннер мог позволить себе праведный гнев – ведь свое дело он всегда делал достойно. Но многого он был просто не способен понять. Именно поэтому Берни никогда не заговаривал с ним о Цюрихе.
– Эй, Берни! Постой-ка! – Эд Памфрет, толстый суетливый продюсер средних лет, поравнялся с ним и зашагал рядом.
– Привет, Эдди! Как дела?
– Прекрасно! Я звонил тебе в офис, но девушка ответила, что ты вышел.
– Сегодня нет работы.
– Мне все передали. Тебе, наверное, тоже? Рад буду поработать с тобой.
– Да?.. Я ничего не слышал. Над чем мы работаем?
– Ты что? Шутишь? – В глазах Памфрета мелькнула обида: ему всегда казалось, что им пренебрегают как неудачником.
– Какие шутки? Я все заканчиваю здесь на этой неделе. Что еще за работа? О чем ты говоришь? Кто тебе передал?
– Ну, этот новенький… из секретариата позвонил мне сегодня утром. Я забираю половину сериала о перехватчиках. Он сказал, что ты делаешь четыре серии. Идея мне понравилась.
– Какая идея?
– Ну, план сценария… Три человека проворачивают выгодное дельце в Швейцарии. Сюжет прямо-таки захватывающий…
Остерман резко остановился и сверху вниз посмотрел на Памфрета.
– Кто подослал тебя?
– Как подослал?
– Нет никаких четырех серий. И никаких сценариев. Никаких сделок. Говори прямо, что тебе надо?
Глаза Памфрета забегали.
– О чем ты? Стал бы я шутить с такими китами, как вы с Лейлой. Я обрадовался до смерти… правда… А потом этот тип велел позвонить тебе и попросить сценарий.
– С кем ты говорил?
– С этим, как его… Ну, с новым редактором, которого привезли из Нью-Йорка…
– Как его зовут?
– Он назвал свое имя… Подожди… Таннер! Да, точно. Таннер. Джим Таннер, Джон Таннер!
– Джон Таннер здесь не работает! Отвечай, кто подослал тебя ко мне? – Берни схватил Памфрета за плечи. – Отвечай, сукин сын!
– Отпусти меня, ты что, спятил!
Остерман понял свою ошибку. Памфрет был просто посыльным. Он разжал пальцы.
– Прости, Эдди! Извини… Сам не знаю, что это на меня нашло.
– Ладно, ладно… Ты просто переутомился и все. Слишком много работаешь…
– Ты сказал, что этот парень – Таннер – звонил тебе сегодня утром?
– Около двух часов назад. Сказать по правде, я не знаю, кто он такой…
– Слушай. Это просто-напросто чья-то шутка. Дурацкая шутка, понимаешь? Никакого сериала я не делаю, поверь мне… Забудем об этом, ладно?