– Да, чел! – Лоуренс широко улыбнулся, со значением посмотрев в сторону Алекса. – В Негриле они все время зовут меня. Я ловко жульничаю! Все время вытаскиваю их мячи из дурных мест на ровную травку. Я думаю, все знают. Все время ищут Лоуренса.

Сэм Такер хмыкнул, усаживаясь поудобнее и копируя интонацию:

– Все время такие большие чаевые, чел!

– Очень большие чаевые, чел, – согласился Лоуренс.

– И кое-что еще, – добавил Маколиф, припоминая исключительную репутацию гольф-клуба в Негриле. – Все время очень много информации.

– Так, чел. – Флойд заговорщицки улыбнулся. – Недаром говорят, что за игрой в гольф совершаются большие дела.

Алекс промолчал. Внезапно вся эта сцена показалась ему нереальной. Вот сидят пять человек в трехстах ярдах от берега на вершине кораллового рифа, жуют холодных цыплят, дурачатся перед пассажирами проплывающего катера и болтают о том, как легко собирать информацию на поле для гольфа.

Двое – негры из партизанского отряда, базирующегося в горах; один – немолодой «солдат удачи» (Сэм, конечно же, возразил бы против такого клише, но оно как нельзя лучше подходит для данного случая). Очень привлекательная, недавно разведенная англичанка, чей опыт включает и секретную работу с международной полицией. И один тридцативосьмилетний бывший пехотинец, шесть недель назад прилетевший в Лондон, полагая, что ему хотят предложить контракт на геологическую разведку.

Пятеро. Каждый из них – не тот, или не совсем тот, за кого себя выдает… и все продолжают заниматься своим делом… поскольку выбора нет. Действительно нет.

Это даже не странно. Это просто безумие.

И еще одно соображение пришло в голову Маколифу. В данной весьма специфической ситуации он чувствовал себя дилетантом по сравнению с остальными; но в силу совсем иных причин, не имеющих никакого отношения к этому специфическому опыту, он – их руководитель.

Безумие.

На седьмой день Алекс и Сэм составляли карту побережья Барвуда в пяти милях от устья Марта-Браэ – западной границы исследуемой территории. Они трудились в поте лица, лишь изредка позволяя себе передохнуть. Йенсены неторопливо продвигались параллельно с ними, занося в свои таблицы данные химических анализов, взвешиваний, измерений и прочих необходимых процедур. Никому не удалось найти что-нибудь необычное, да, впрочем, открытий в прибрежной зоне и не ожидалось. Этот район изучили уже достаточно хорошо, рассматривая возможности его промышленного и курортного развития. В частности поэтому и Фергюсон, занимаясь своими ботаническими штудиями, предложил взять на себя и анализ почв, дав возможность Такеру помочь Алексу быстрее завершить топографическую съемку.

Но, помимо топографических проблем, появилось еще кое-что, совершенно необъяснимое.

Первыми об этом сообщили Йенсены.

Это был звук. Просто звук. Низкий вой или зов, преследовавший их все время после полудня.

Первый раз они услышали его в кустах за дюнами. Они подумали, что какое-то животное стонет от боли. Или маленький ребенок, страдающий так, что уже не в состоянии плакать.

Это было по-настоящему страшно.

Йенсены ринулись за дюны, в кустарник, продираясь сквозь заросли, чтобы найти источник этого ужасного, душераздирающего воя.

Но ничего не нашли.

Животное, или ребенок, или что там еще могло быть – исчезло.

Некоторое время спустя, в тот же день ближе к вечеру, на пляж в ужасе примчался Джеймс Фергюсон. Он прослеживал отложения раковин гигантских моллюсков и забрел в каменистую расселину. Он стоял почти в самом ее центре, когда вибрация – сначала только вибрация – заставила его почувствовать, как почва уходит из-под ног. А вслед за вибраций пришел звук – дикий, пронизывающий, зловещий звук, такой высокий и громкий, что ему пришлось – так он сказал – зажать уши, чтобы не лопнули барабанные перепонки.

Он стрелой рванул из опасного места.

Это произошло всего в нескольких сотнях ярдов от остальных, однако никто ничего не слышал.

Уайтхолл поведал еще об одной версии подобного кошмара.

Ученый гулял по песчаному, кое-где поросшему кустарником берегу залива Бенгал-Бей. Это был обычный утренний моцион, не более того.

Пройдя примерно милю от мотеля, он присел отдохнуть на скалу у самой воды. Услышав за спиной какой-то шум, он обернулся, ожидая увидеть вспорхнувшую птицу или мангуста, пробирающегося в кустах.

Но ничего не заметил.

Он повернулся к воде, мирно плескавшейся у его ног, как вдруг его потряс долгий, глухой, похожий на отвратительное завывание ветра звук.

И пропал так же внезапно, как появился.

Уайтхолл вцепился в скалу и уставился в лесную чащу: ничего.

Осталась только боль в ушах.

Но Чарлз все-таки был ученым и, как всякий ученый, не верил в чертовщину.

Поэтому он нашел объяснение: наверно, где-то в глубине леса рухнуло огромное старое дерево, своим долгим мучительным падением вызвавшее этот слуховой феномен.