— Ох… Какое облегчение. И что теперь?

— Покатаемся?

— По ночным пустошам с бешеным и в сопли пьяным водителем? Да вообще не вопрос! Всё страшное я сегодня уже видела! Давай, гони! Жми на полную! Не стесняйся!

Ближе к полуночи гонка под луной закончилась, сменившись плясками на открытом танцполе возле бара, к которому они вернулись, и новой бутылкой, потому что от танцев они слегка протрезвели. Потом была драка, в которой Аннушка пинала какого-то пузатого, одетого как байкер мужика, потому что тот хотел лишнего от её новой подружки, а та была не против лишнего, но не с ним. Потом Донка целовалась в углу с симпатичным контрабандистом, а Аннушка в очередной раз отвергла притязания Дмитроса, потому что она девушка принципиальная, и если сказала «нет», то, как минимум не сегодня. А когда бар уже начал готовиться к закрытию, и они обнялись на прощание в коридоре на втором этаже перед тем, как разойтись по комнатам (Донку ждал в кровати «тот симпатяшка», а Аннушку никто не ждал, не сложилось), девчонка спросила:

— Так я выиграла спор, или нет?

— Давай считать, что выиграла, — великодушно согласилась Аннушка. — Ты неплохо держалась. Желание за тобой. Кроме постели!

— Кроме постели!

И они, расхохотавшись, разошлись.

— Ох и бодунище у меня был на следующий день! — сказала бабуся, допивая чай. — Чуть не сдохла. Сейчас бы сдохла, наверное… Молодость, молодость…

— И какое желание ты ей загадала?

— Знаешь, с тех пор так случая и не было. Мы пересекались потом несколько раз, тусовались, выпивали, участвовали в паре авантюр, но мне как-то не было от неё ничего нужно. Тогда.

— А сейчас?

— А сейчас она и так знает.

Снаружи бар выглядит как большой салун из старых вестернов — вплоть до распахивающихся в обе стороны дверей, через которые в кино красиво вылетают спиной вперёд пьяные ковбои. Двухэтажный основательный деревянный дом у дороги, вокруг сараи, палатки, обширная и почти пустая парковка, крытые прилавки импровизированного рынка, небольшие домики крошечного, домов на десять, посёлка.

— Как-то тут пустовато, — сказал я Донке, вылезая из машины. — С твоих слов показалось, что место бойкое.

— Так лет сколько прошло, служивый, — закряхтела бабуся, разминая поясницу, — и я не та, и Мультиверсум не тот…

Мы решили, что Аннушка, напомнив глойти об их первой встрече, имела в виду именно это место.

Внутри видны следы былой роскоши: большой обеденный зал, сцена с микрофоном и колонками, выгородки отдельных кабинетов. Почему «былой»? — Половина площади просто пустует. Столиков всего десяток, хотя поместилось бы полсотни. Интерьер балансирует на грани между винтажностью и обшарпанностью, занят всего один стол — там неторопливо питается кто-то похожий на охотника-траппера. За стойкой средних лет мужчина в потёртом котелке. Татуированный, с хищным чеканным профилем, он кинул на нас равнодушный взгляд и вернулся к чтению толстой книги.

— Это и есть знаменитый Дмитрос? — спросил я у Донки, когда мы расположились за столиком.

— Дмитрос патерас му, — сказал тот, услышав, — мой отец. Я Геннадиос. Вы его знали?

— Она, — показал я пальцем на Донку.

— Да, я её, кажется, тоже видел. Давно. Ещё отец был жив. Очки приметные. Что-то закажете?

— У вас, я смотрю, не много посетителей?

— Сейчас никто особо не процветает, но как-то держимся. К вечеру народ подтянется, станет поживее. Не так, как при отце, но всё же. Так что насчёт заказа?

— Мы бы поели.

— Оли, подойди! — крикнул в подсобку Геннадиос. — Выпьете?

— Я бы заказал кружечку пивка, — согласился я.

— А я… — оживилась Донка.

— А даме какого-нибудь сока, если несложно.

— Ну, блин, служивый!

— Побудь пока трезвой. Мало ли как пойдёт, может, придётся сваливать.

Официантка совсем молодая и явно не может быть той самой Хлоей, но корма, обёрнутая белым фартуком, у неё, видимо, фамильная. Впечатляет.

— Я Олимпия, — представилась она. — Есть свежая кабанятина. Петрос только что принёс.

Девушка показала через плечо на траппера.

— К ней могу сделать картошки, или просто подать лепёшек. По времени одинаково, мясо всё равно жарить. Есть зелень и домашний сыр.

— Тогда мне лепёшек.

— Мне тоже, — вздохнула Донка, тоскливо глядя, как бармен наливает пиво. — А Хлоя больше не работает?

— Му яйя? Бабушка? — удивилась официантка. — Нет, и давно уже. Печёт лепёшки дома. Вы знакомы?

— Ну, так… — вздохнула Донка. — Иногда по жопе шлёпала. Вряд ли она меня вспомнит. Надо же, Хлоя — бабушка… Божечки, какая же я стала старенькая!

Геннадиос выставил на стойку кружку пива, и я переместился туда, чтобы не травмировать Донку.

— Куда едете, если не секрет? — спросил он. — Теперь через нас мало маршрутов. Или вы на игру?

— Ждём человека одного, — сказал я, — надеемся встретить тут, так что можем задержаться на какое-то время. Я слышал, у вас можно остановиться?