Луначарский от имени советского правительства пригласил известную американскую балерину в Россию, чтобы обучать дочерей освобожденных работниц свободным танцам. Великой танцовщице для ее хореографической школы передали особняк знаменитой русской балерины с запломбированными комнатами, обставленными изящной роскошной мебелью. Произошла забавная ситуация: балерины как будто поменялись местами — Балашова поселилась в Париже на Rue de la Pompe в доме Дункан, а Айседора приехала в Россию и обосновалась в особняке, ранее принадлежавшем Александре Михайловне. Узнав о таком «обмене», Айседора рассмеялась и назвала его «кадрилью».

По рассказам очевидцев, приемная дочь Айседоры Ирма рассказывала, Балашова хотела, но так и не сняла парижский особняк Дункан, и шутила на этот счет — дескать, если бы Балашова все-таки сняла тот особняк, а после бы узнала, что великая танцовщица живет в ее доме, она бы сказала — «Мы квиты!» — и отказалась бы оплачивать аренду.

Прежде чем покинуть Лондон, Айседора Дункан нанесла визит в дом к одной модной гадалке, которая сказала ей: «Вы собираетесь совершить длительное путешествие в страну под бледно-голубым небом. Вы будете богаты, очень богаты. Вы выйдете замуж…» По слухам, Айседора расхохоталась прямо в лицо предсказательнице и отказалась слушать дальше подобный вздор.

Приезда американской танцовщицы, основоположницы свободного танца (предтечи танца модерн), ждали в России с нетерпением. Она использовала древнегреческую пластику, хитон вместо балетного костюма, всегда танцевала босиком, за что получила прозвище «Великая босоножка». Скандальные слухи о ее свободном отношении к браку и внебрачной любви только подливали масла в огонь. Современники оценили своеобразие и «философический» подтекст ее уникальных танцев и отмечали, что голые ноги крупнотелой дилетантки (знаменитая танцовщица никогда не училась классическому танцу) олицетворяли эротизм и невинность, страсть и скромную женственность одновременно. Как писал модный критик журнала «Новое время», это было зрелище сексапильное и невинное одновременно, торжествующее «над старческим лицемерием Европы».

Айседора страстно мечтала создать собственную танцевальную школу, особенно в советской России, где, по ее мнению, возникли особенно благоприятные возможности для телесного и духовного развития «нового человека». «Я хочу, чтобы рабочий класс за все свои лишения, которые он нес годами, получил бы высшую награду, видя своих детей бодрыми и прекрасными».

Вместо чаемых «нескольких тысяч пролетарских детей» Дункан дали сорок девочек в возрасте от 4 до 10 лет, бывший особняк императорской балерины и весьма дефицитные дрова.

Современники описывали послереволюционный особняк не особенно лестно:

«Будуар, некогда декорированный в стиле Людовика XV, со стен которого ободрали дорогой узорчатый шелк оливково-зеленого цвета, имел две художественные особенности: большое зеркало, увитое позолоченными купидонами и завитушками в стиле рококо, которое стояло на комоде палисандрового дерева с медными инкрустациями, и огромный, хотя при этом весьма изящный канделябр из саксонского фарфора.

В одном углу комнаты было возвышение, окруженное деревянной позолоченной балюстрадой; на нем когда-то стояла чудовищно огромная софа в виде прямого угла в плане, позолоченная, обитая парчой, и тоже в стиле рококо. Против него, в другом углу, был мраморный купидон, «вольный стрелок», изображенный сдвигающим с глаз повязку, чтобы осторожно посмотреть, кто там сидит на софе. Расписанный цветами потолок с медальонами в стиле Ватто убийственно-розового цвета и множеством позолоченной лепнины взирал сверху на все эти остатки прежней роскоши. В большой спальне, выбранной Айседорой под свою комнату, о былом величии говорил огромный балдахин, увенчанный медным наполеоновским орлом свирепого вида, под которым когда-то стояли обширные кровати прежних хозяев. Ныне под ним стояло то, что называют раскладушкой».

По воспоминаниям современников, роскошь здесь соседствовала с нищетой. Так, в особняке нашлось множество огромных стеклянных бокалов, но не было ни одной чашки. В результате из изысканных антикварных бокалов пили чай. В результате русские знакомые Айседоры непременно удивлялись: что за неудобные такие европейские обычаи? Иностранцы же, напротив, считали, что пить из бокалов чай — исконно русская традиция.

Хореографическая студия Дункан

Переводчик балерины Илья Шнейдер вспоминает, как начиналась школа «божественной босоножки»: «Айседора, Ирма и я, вооружившись молотками, гвоздями и лестницей-стремянкой, повесели небесно-голубые сукна Айседоры в «наполеоновском зале», завесив и Наполеона, и солнце Аустерлица, и затянули паркетный пол гладким голубым ковром».

Детей помыли, подстригли, покормили и начали учить танцам. Их учили новому ритму новой эры. Айседора Дункан слушала их непонятную болтовню и смотрела на них восторженными глазами. Искусствовед М.В. Бабенчиков оставил воспоминания о тех занятиях: «В аляповато украшенной пышной лепкой зале сидело человек двадцать детей, отражавшихся в зеркалах, вставленных в стены. Дети шумели, и потребовалось немало усилий со стороны воспитательниц, чтобы унять их. Пианист сыграл один из этюдов Скрябина, и Айседора через переводчика спросила детей, в чем содержание музыкальной пьесы. Дети хором ответили «Драка!» Дункан их ответ очень понравился, так как темой этюда была борьба, и она, улыбнувшись обольстительной улыбкой дивы, сказала мне: «Я хочу, чтобы детские руки могли коснуться звезд и обнять мир…»

Школа росла и разрасталась. Первое публичное выступление учащихся состоялось в 1921 г. в Большом театре на праздновании 4-й годовщины Октябрьской революции. Айседора вместе со своей приемной дочерью Ирмой и детьми исполнила «Интернационал» и «Марсельезу». Особый успех имели «Славянский марш» и «Варшавянка», в которой знамя революции подхватывалось из рук павших борцов новыми и новыми борцами… Это был апофеоз. Дункан вынашивала фантастические планы — организовать представления ее революционной школы по всему миру.