Внезапно Тияна ощутила на себе чей-то взгляд. Оторвавшись от экрана, она подняла голову и вздрогнула, обнаружив, что дворник стоит, застыв с метлой в руках, и разглядывает ее с неприкрытой неприязнью. Увидев, что она это заметила, он нисколько не смутился, а наоборот, глянул на нее с вызовом и процедил, отчетливо и злобно:

– Погана вештица!

То же самое было написано на читульях – «поганая ведьма». Тияна ахнула: да как он смеет?! И возмущенно воскликнула:

– Что вы сказали?!

– Понаписали везде гадостей, говорю, – буркнул дворник, отвернулся и с невозмутимым видом принялся мести дальше.

Ветер принес запах ладана, и Тияна подумала, что пора бы вернуться в храм, но из его распахнутых дверей уже выносили гроб с телом Йованы: отпевание закончилось. Петра, вышедшая из храма одной из первых, поспешила к ней, взволнованно крича на ходу:

– Что случилось?! На вас лица нет, господица Тияна!

– Читульи, Петра… Они везде.

Горничная заметила листки, которые дворник так и не убрал, подняла один и побагровела:

– Неблагодарные мерзавцы! – Повернувшись к дворнику, она накинулась на него с обвинениями: – А ты здесь на что?! Почему эти гадкие бумажки по всему двору валяются?! И откуда они взялись, а?!

– Ветер, – нехотя обронил дворник, ухмыляясь в бороду и лукаво щурясь.

– Врешь ты все! Прекрасно знаешь, чьих это рук дело, и намеренно убирать не торопишься!

– А хоть убирай, хоть не убирай, они ж по всему поселку расклеены, – сообщил дворник.

– Да ну?! А может, это ты их и расклеил?! – Петра шагнула к нему, потрясая кулаком с зажатой в нем читульей. – Признавайся, ведь ты!

– Во даете, мадам! – Дворник с изумленным видом отшатнулся от нее, вскидывая и выставляя перед собой метлу.

Одна из женщин, проходивших мимо, неодобрительно посмотрела в их сторону и произнесла с упреком:

– Что за распри вы тут учинили, уважаемые?! Не подобает так вести себя в священном месте!

– Да еще в такой день! – подхватила другая.

А третья вдруг встрепенулась и зашипела на своих спутниц:

– Тише, вы, там же внучка Йованы! Не видите разве?

Женщины сразу отвернулись и зашушукались между собой, заметно прибавив шагу.

– И вам пора бы поспешить на погост, а то схоронят без вас благодетельницу! – с явным злорадством произнес дворник и, осенив себя крестным знамением, добавил: – Вечная память рабе Божьей Йоване Лютич!

Петра вдохнула, собираясь что-то сказать, потом шумно выдохнула, презрительно фыркнула и, схватив Тияну под руку, поволокла ее за собой к раскрытым воротам.

На кладбище среди надгробий вольготно гулял ветер, раскачивая немногочисленные корявые деревца, растущие вдоль узких аллей, выложенных плитняком, в щелях которого густо росла трава. Народ столпился вокруг свежевырытой могилы и гроба, стоявшего рядом на специальных подставках. С другой стороны могилы высился холм из комьев глины, в котором торчал, сверкая на солнце свежим лаком, массивный деревянный крест. Священник заунывно читал молитву, плавно раскачивая кадило в вытянутой руке. Завидев Тияну и Петру, пробирающихся сквозь толпу скорбящих, он так сурово глянул на них исподлобья, что у Тияны внутри все перевернулось. В толпе пронесся едва уловимый неодобрительный шепоток. Тияну охватило желание уйти, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы остаться на месте. Неприятные похоронные церемонии, начавшиеся ранним утром, длились, казалось, уже целую вечность и действовали на нее угнетающе, а теперь вдобавок появилось отчетливое ощущение враждебности, исходившей от большинства местных жителей. Это было обидно, ведь сельчане видели ее впервые и совсем ничего не знали о ней, кроме того, что она – внучка Йованы. Да и к покойной Йоване далеко не все присутствующие испытывали должное почтение и скорбели о ее кончине. У многих в глазах таилось злорадство, какое Тияна заметила и в глазах дворника. Что-то не похоже, чтобы Йовану здесь считали благодетельницей. Да и оскверненные читульи свидетельствовали о том, что у бабушки имелись ярые недоброжелатели среди жителей поселка, который она опекала.

В вытянутой над гробом руке священника блеснул стеклянный флакон с густой зеленоватой жидкостью; несколько капель упало на лоб Йованы, покрытый платком. «Миро или елей», – вспомнила Тияна название ароматных церковных масел, хотя и нечасто бывала в церкви. Священник повернулся к могиле, и маслянистая жидкость окропила желтую глинистую землю. Обернувшись, он жестом дал знать, что его миссия выполнена и пора приступать к погребению. Но прежде чем тело Йованы навеки скрылось под крышкой гроба, на ее белоснежный саван с влажным чавканьем шлепнулся здоровенный ком глины. Толпа ахнула и зашумела. Взгляды людей заметались в поисках того, кто дерзнул бросить глиной в покойницу. Виновника, а точнее, виновницу, обнаружили тогда, когда второй глиняный ком прилетел Тияне в щеку. Если бы не Петра, поддержавшая ее, Тияна точно свалилась бы в могилу. В глазах у нее потемнело, голову наполнил неприятный далекий звон. Она прикоснулась ладонью к щеке, и пальцы увязли в липкой глиняной массе.

Худая немолодая женщина в черной вязаной кофте, заправленной в такого же цвета длинную юбку, стояла на холме из свежевырытой глины, увязнув в нем по щиколотку. В руке, поднятой для очередного броска, она сжимала новый ком глины и явно примерялась, чтобы метнуть его, но не успела это сделать: какой-то парень из местных одним громадным прыжком перемахнул через могилу и, оказавшись рядом с женщиной, схватил ее за поднятую руку. Другой рукой он обнял ее, прижал к себе и сдавленно проговорил:

– Ты чего, мам?! Не надо… Идем домой.

– Погана веш-штица! – прошипела женщина, выглядывая из-за плеча парня и обжигая Тияну ненавидящим взглядом. Вскинув свободную руку, она потрясла костлявым, перепачканным в глине кулаком и добавила: – Угаси!

По-русски это означало «сдохни».

– Вот же Зорана наша взбеленилась! – зашептали рядом.

– Оно и понятно: Катица-то ее зачахла, а ведь могла бы выжить, если б Йована не упрямилась.

– Бог Катицу прибрал, при чем тут Йована?