Он никогда не забывал похвалить мать, поговорить с отцом. Повоспитывать близнецов, что вечно бедокурили и влипали в разные истории — смешные и не очень.

Он всегда интересовался Аниными успехами. Ну, и моими заодно. Потому что на выходных я торчала у Сотниковых — боялась пропустить его приезд.

Он один, казалось, не замечал, как я изменилась и выросла. Не удивлялся. Взгляд его надолго не останавливался на мне. Может, поэтому в его присутствии я всё ещё чувствовала себя нескладной тринадцатилеткой, которую он отчитывал за уличную жизнь.

Может, мне надо было как-то проявить себя, показать собственную взрослость. Но то, что легко давалось с другими (уличная жизнь не прошла даром), никак не получалось с Андреем. Я терялась. Замирала. Боялась дышать. Ни о какой уверенности, лёгкой небрежности речи не могло идти.

Ну, как тут себя почувствуешь взрослым, когда тебя жизнерадостно спрашивают:

— Как дела, мелочь?

Скажи это кто-то другой, а не Андрей, я б нашла что ответить. Сбрить. Схохмить. Вставить едкое словцо. А тут не просто язык к нёбу приставал, а буквально парализовало, и я становилась маленькой-маленькой, глупой и неразумной, незначительно-мелкой, будто первоклашка с бантами.

А он стал взрослее. В плечах раздался, щетина на щеках и подбородке, волосы словно выгорели. Причёска стильная, небрежная.

А ещё я заглядывалась на его руки. На длинные пальцы с аккуратными ногтями. На вены, что по-мужски выпирали на тыльной стороне ладони, вились предплечьям, перетекали на бицепсы и будили во мне совершенно недетские фантазии, заставляющие покрепче сжимать ноги.

Я представляла, как он касается меня пальцами, как ведёт подушечками по линии скул и губам. Как взгляд его ласкает, обжигая. Как горячий торс прижимается к моей груди — и я чувствую его всего, жар, запах, дыхание знойного самума, что сбивает с ног и превращает в вихрь песчинок, готовых расплавиться и отдаться стихии, которая не бедствие, а желанная буря, способная лишить жизни и возродить.

Это было выше меня. Сильнее. Дремучее. Я, как могла, сопротивлялась этим низменным инстинктам, но никогда не считала их грязными. Я представляла себя жрицей бога Солнца — яростной, неукротимой, смелой, раскованной, жертвенной, способной на смелые безумства ради своего божества и только для него.

Никто и никогда не будил во мне таких желаний. Никто и никогда не касался раскалёнными лучами моего сердца. Никто и никогда не проникал в мою душу так глубоко и так мощно, так всепоглощающе. Только он — Андрей Сотников. Брат моей подруги. Неизменный мистер Икс, о котором я, казалось, знала всё и не знала ничего.

А жизнь сталкивала нас, тасовала, как карты. У жизни — свои законы, свои правила. Не просчитать, не угадать, не запланировать ничего заранее. Разве что по мелочам — как мои приходы в дом Сотниковых.

Всё остальное случалось по сценариям, которые писали не мы. Можно было только предугадать немного, что-то предвидеть. Потому что, как говорят в народе, дыма без огня не бывает, мы предполагаем, а бог располагает, на бога надейся, но сам не плошай.

Гораздо позже я крутила все эти многовековые премудрости в голове, как калейдоскоп. Прикидывала и так и эдак. Но понимала: узор складывается из мелких стёклышек сам, независимо от того, как движется наша рука. И что в итоге получается — это не наша заслуга, а всего лишь случайность миллионов комбинаций, которые просчитать невозможно.

Это случилось летом, когда мне уже было пятнадцать.

В тот вечер я, как всегда, возвращалась домой поздно. Но на этот раз Антон не спал — поджидал меня.

— И где это ты шляешься, позволь спросить? — встретил он меня почти на пороге. — Мать беспокоится, а она, видишь ли, считай, из дома сошла.

Мать в это время спала, пьяная, видать, в хлам. А Антон выглядел довольно бодро. Недопивал, видимо, чтобы меня дождаться. А заодно и накручивал сам себя.

— Что, всем соплякам своим дала? — сверкал он злыми глазами из-под широких бровей и наступал на меня горой, а я пятилась. — Совсем распоясалась!

Он ухватил меня за плечо, сжал больно.

— Отстань! — пихнула я обеими руками его в грудь, но это всё равно что толкать скалу — бесполезно.

— А может, Маш, тебе надо попробовать настоящего мужика? — на миг разгладились его черты лица. — Чтобы ты, наконец, почувствовала разницу?

И его руки поползли по моему телу — жадные, нетерпеливые.

— Нет! — взвизгнула я, как раненое животное, но разве его этим остановишь?

— Тебе понравится, обещаю, — бормотал он и лез с поцелуями.

На какой-то миг я оцепенела. Так, наверное, крошечная жертва замирает перед взглядом удава. Так, вероятно, распадается песчинка под слишком большим давлением — на молекулы, атомы, ничто…

— Нет! — взревело во мне нечто более сильное, не желающее подчиняться обстоятельствам. И я укусила Антона за руку. Со всей силы, так, что заныли зубы.