— Ах, ты дрянь! — ударил он меня по лицу — разъярённый, распалённый, возбуждённый. Он прижимался ко мне всем телом — я всё чувствовала. И понимала: лучше умереть.

Он ударил меня ещё раз и рванул кофту на груди.

И тогда я сделала то, чему однажды научил меня Валерка Игнатьев, — ударила коленом со всей дури отчима в промежность.

И пока он краснел, хрипел, корчился, выскочила вон на улицу.

Лучше жить в подворотнях, чем вот так.

Меня трясло. Разбитая губа саднила. Начало отходить плечо и рука, а я неслась по улицам, как сумасшедшая.

И даже не сообразила, что ноги несут меня к дому Сотниковых — единственному месту, где я хотя бы могла спрятаться.

Я притормозила буквально на подходе.

Как я к ним явлюсь? Что скажу? Да ещё в таком виде…

Я уже готова была развернуться и убежать куда-нибудь ещё, но всё вышло иначе: меня заметили.

— Маша?.. — и я прикрыла глаза.

Господи! За что? Почему именно этот голос? Почему именно ему суждено было увидеть меня этой ночью?

— Маша, ты что здесь де… — осёкся Андрей, видимо, увидев меня во всей красе.

— Я, наверное, пойду, — пробормотала невнятно, а затем сделала всё наоборот: уткнулась Андрею в грудь и разревелась куда горше, чем до этого.

Он сжал меня в объятиях. Погладил ладонью по голове и осторожно — по спине.

— Никуда ты не пойдёшь, — сказал жёстко. Так, что было понятно: не отпустит. — Кто? — задал вопрос, что звучал, как выстрел. — Я ему руки и ноги местами поменяю!

— Нет! — мотнула головой, а затем подняла на Андрея глаза. — Т-ты можешь меня спрятать? И п-переодеться?

Зубы выбивали дробь. Не от холода — лето, духота недавно спала. Меня изнутри колотило, и я ничего не могла поделать, чтобы утихомирить эту дрожь.

— Пойдём, — взял он меня за руку и потянул к дому. Но не к парадному входу, куда я привычно заходила все эти годы.

Он провёл меня через заднее крыльцо, а оттуда — по лестнице на второй этаж, в свою комнату.

У него тут отдельное «царство», немного на отшибе. Большая комната, санузел, душ.

Я была тут пару раз. Первый — когда меня по дому водили много лет назад. Второй… кажется, я сама однажды сюда пробралась.

У Сотниковых большой дом. У каждого из детей — свои апартаменты. Всё со вкусом, уютно, идеально, как на мой взгляд. Я о таком только мечтать могла да во снах видеть.

Нет, не так я хотела попасть в святую святых — комнату Андрея.

— Маш, слышишь меня? — берёт он меня за плечи и чуть-чуть встряхивает, но я, кажется, в то мгновение не могу соображать — меня трясёт. Слёзы, сопли по лицу, губа саднит, тело болит, будто меня били. — Посмотри на меня, Маш!

Он приказывает, и я подчиняюсь, смотрю в его голубые озёра. Они моё спасение — так я чувствую, на уровне инстинктов. Мозг не справляется, не может функционировать правильно.

— Я сейчас дам тебе одежду и полотенце. Сходи в душ.

Я скорее читаю по губам, чем слышу его голос — так грохочет сердце в ушах.

— Кивни, если понимаешь.

Я киваю. И в тот же миг его тёплые руки исчезают с плеч. И сразу становится одиноко и холодно. Оказывается, я нуждалась. И нет, я не боялась его прикосновений, в отличие от…

Он суёт мне в руки свою футболку и полотенце. Ведёт, как маленькую, к душевой.

— Сама справишься?

Я отшатываюсь. Не хватало ещё, чтобы он меня мыл.

Киваю быстро и яростно. Скрываюсь за дверью и включаю воду.

Вода, льющаяся сверху, успокаивает. Смывает грязь чужих прикосновений. На душе становится немного спокойнее.

Андрей встречает меня с пледом в руках. Кутает, как ребёнка. Усаживает на свою кровать.

— Я тебе чаю заварил, — ставит передо мной на тумбочку чашку.

Меня уже почти не трясёт, но я боюсь брать что-нибудь в руки, чтобы не разбить случайно.

— Расскажешь? — сидит он передо мной на корточках и заглядывает в глаза.

Вначале отрицательно качаю головой, а затем признаюсь. Тяжело сказать только первые два слова.

— Это отчим.

У Андрея такое лицо, что впору испугаться. Но я знаю, что он не на меня злится.

— Он… тебя тронул? — медленно, с угрозой в голосе. И я точно понимаю, что Андрей спрашивает не о разбитой губе и не о синяках на руках.

— Нет, — качнула я головой, — не успел. Я… ударила его между ног и убежала.

А дальше всё вывалилось из меня, как из трухлявого мешка.