— Хочешь его выжить? Так это его квартира, между прочим. Это мы пойдём на улицу, без ничего. Хочешь, чтобы я осталась совсем одна, без поддержки, без мужчины? Чем ты лучше своего отца, что бросил нас на произвол судьбы? И чего стоят твои слова? У тебя есть свидетели, готовые подтвердить, что видели, как Антон к тебе приставал? Сотниковы? Так их там не было! А всё, что ты сейчас наговариваешь, — недоказуемая чушь озлобленного подростка! И это благодарность за всё, что мы для тебя сделали? Одевали, обували, кормили-поили?

— У нас была своя квартира. И не моя вина, что ты всё положила под ноги этому скоту. Не оглядываясь, не думая о будущем. Можешь мне не верить, но всё было именно так, как я рассказываю. А то, что ты не замечала, не обращала внимания, закрывала глаза, не веришь мне — это уже немного не о том. Домой я не вернусь.

— И что ты будешь делать, дурочка? — криво усмехнулась мать. Горько так, безнадежно. — Пойдёшь торговать собой в подворотне? Так ты уже… докатилась до ручки. Куда уж дальше. Я тебе в этом не помощник. И не жди, что стану поддерживать твой образ жизни.

И тогда я решилась.

— Хорошо, — кивнула я, понимая, что назад дороги нет. — Я не стану подавать на твоего урода заявление в полицию. Пусть живёт, мразь, и боится. Но взамен я заберу все свои вещи, документы и уйду. И не твоя забота, что я буду делать дальше. Живи с ним, пей, трахайся, радуйся жизни и тому, что он тебя на улицу не вышвырнул. А мне позволь жить по-другому. И учти: если только надумаешь встать у меня на пути, я пойду до конца. Отправлю Антона туда, где ему самое место: за решётку. Никогда не поздно обвинить его. Срок подачи заявления за изнасилование несовершеннолетних — пятнадцать лет. Передай ему мои слова. Или нет. Я сама ему скажу, когда буду забирать вещи. Пусть живёт и боится.

— Неблагодарная! Такая же, как твой отец! — воспылала гневом мать, но мне было всё равно. На её злые слова. На её возмущение. — Помощи не дождёшься! У меня больше нет дочери!

— А у меня больше нет матери, — произнесла, пробуя горечь слов на вкус и ещё раз вдыхая запах безнадёги, что волнами исходил от матери вместе с перегаром.

Я радовалась, что наконец-то могу избавиться от этого всего и идти к своей цели.

А ещё больше я радовалась, что наконец-то наступил финал всем моим мучениям под крышей опостылевшего дома, где меня не любили, где мне не доверяли и готовы были променять на возможность находиться рядом с чьими-то портками, лишь бы хоть какой-то, но мужик.

— Зря! Зря! — твердил, как заведённый, Андрей. — Нельзя, нельзя этого так оставлять!

— Зато я стану свободной, — качнула упрямо я головой. — Это плата за возможность избавиться от всего этого, — махнула неопределённо рукой и вздохнула.

— В больницу идём? — хмурился дядя Рома.

— Идём, — подняла я голову. — Это моя гарантия. Иначе, вдруг чего, потом ничего не докажешь.

— А дальше? — спросила тётя Оля.

— Уеду. Заберу документы и уеду. Поступлю куда-нибудь.

В груди заныло. Там открылась незаживающая рана. Я хотела дружить с Аней, сидеть с ней за одной партой, учиться дальше. Окончить школу, получить аттестат о среднем образовании, поступить в институт. Но все эти мечты отодвигались на неопределённое время.

Справку мы взяли. Вещи забирали с Сотниковыми.

Дома была одна мать. Крыса Антон, видимо, ушёл куда подальше. Или спрятался. Мне было всё равно.

Мать стояла изваянием и пальцем не пошевелила, чтобы мне помочь, но зорко следила, чтобы я чего лишнего не взяла. И от этого ещё хуже. Тошно.

Дорогой ценой досталась мне свобода. И где-то внутри царапало, что я так и не наказала отчима. Позволила ему отделаться лёгким испугом.

— Ане ничего не рассказывайте, — попросила я Сотниковых. — Не нужно ей знать…

В соседний город со мной отправились тётя Оля и Андрей. Помогли подать документы в училище, где мне предстояло учиться на парикмахера. Не то, о чём я мечтала, но выбирать пока не приходилось.

Зато будет стипендия и общежитие. Это сейчас куда важнее. А ещё я твёрдо решила, что пойду подрабатывать. На любую работу, лишь бы брали. Я не из гордых, трудиться умею. А за шанс изменить жизнь готова была на всё.

— Если вдруг что-то будет надо, ты звони, Маш, — сказал Андрей и собственноручно вбил свой номер в мой плохонький телефончик.

Сердце обмирало, рвалось на части от благодарности и любви.

Я знала, что не позвоню. Ну, разве что в экстренном случае. Не смогу с ним болтать, как с другом, делиться чем-то, не выдав себя. А как проболтаешься — не остановиться потом. Уж лучше без всего этого.

Но то, что он проникся моей историей, не отвернулся, помог, дорогого стоило.

— Спасибо вам за всё, — обняла я тётю Олю и Андрея. Обоих сразу. — Буду очень стараться, чтобы вас не подвести.