– Тогда запросите Квинта. Скажите, что ему интересно будет увидеть это.

Видимо, разрешение было получено, поскольку охранник отступил, и лифт примчал Машу с Карлосом к кабинету Директора. Секретарша не глядя махнула рукой на дверь Квинта.

– Зачем Вы привели сюда моего массажиста?
– Квинт уже не был столь вежлив, как в первый раз.

– По наводке информатора, так и оставшегося неизвестным, я нашла одного из беглецов. Я думаю, после того как мы разберёмся с его показаниями, поиск пойдёт быстрей и эффективней.

– Где же беглец?

– Перед вами. После взрыва лечебницы пациенты не пропали незнамо куда - они прилепились к тем людям в носителях, кто был поблизости. Я думаю, вы понимаете, что мы говорим о персонале базы. Карлос Альпеджио - один из тех, в котором мы смогли вычленить такого беглеца. И то по наводке, и то, потому что он заговорил. Его зовут Джеймс Хедли Чейз. Я уверена, что через него мы сможем найти террориста. В конце концов, он мог его видеть или слышать.

Квинт встал, подошёл к Карлосу и осмотрел его, словно видел в первый раз.

– Он меня услышит, если я ему что-то скажу?

– Услышит, - ответил Карлос, - более того, он ответит, потому что я слышу его мысли и смогу пересказать вам.

– Чейз, ты попался, - сказал Карлосу Квинт, возвращаясь за стол, - и теперь ты заговоришь. Я смотрю, Мария Сергеевна играет у нас роль хорошего полицейского. Что ж, я найду тебе плохого полицейского. И лучше тебе говорить, иначе у Карлоса начнутся проблемы, а потом они начнутся у тебя.

Маша подошла к Директору, склонилась над его ухом и прошептала:

– Директор, Вы хорошо сказали, но я бы порекомендовала крайне аккуратно обращаться как с массажистом, так и с тем, кто внутри. Нам нужно найти способ отделять беглецов от персонала и их носителей, и пусть этим займутся специалисты, которые не являются плохими полицейскими. У нас нет других обнаруженных беглецов. А вот этого можно и подкупить, и подмаслить, и как-то ещё побудить к откровенности. Сколько сумасшедших было в лечебнице?

Квинт помолчал.

– Это закрытая информация. Ладно. Скажем, больше сотни.

– В таком случае, если их количество сопоставимо с количеством персонала Лунной базы... Мы не можем играть в плохих полицейских со всем персоналом базы. Надо найти способ отделять их, причём отделять безболезненно и аккуратно. Только тогда мы сможем продолжать работать и собрать больных обратно в лечебницу.

Квинт снова подумал и покивал головой.

– Дело говорите, Мария Сергеевна.

Он нажал кнопку интеркома и попросил секретаршу разыскать и доставить на Луну каких-то людей, имён которых Маша не знала.

– Карлос Альпеджио, - обратился он к массажисту, - он что-то ответил?

– Он сказал показать Вам средний палец, но я не стал этого делать.

– Всё ясно. Скоро сюда прибудут специалисты, которые вам помогут и выяснят, в первую очередь, есть ли действительно кто-нибудь там внутри - или это Ваше больное воображение, массажист. И ваше, - он глянул на Машу, - Мария Сергеевна.

– Полностью согласна, Директор, - ответила та, - и у меня есть последняя просьба перед продолжением расследования. Я прошу сделать мои командировки абсолютно конфиденциальными: если ситуация такова, каковой представляется, я не хочу, чтобы больные беглецы узнавали о моих передвижениях. Мы не знаем, сидит ли кто-то внутри ваших охранников, ваших специалистов, вашего персонала трансферных станций и так далее. Если да, лучше бы им не знать моих перемещений, у меня будет больше шансов на успех.

– Одобрено, я отдам распоряжение, - буркнул Квинт, - Всё, идите.

И Маша ушла - с тяжёлым сердцем, но чувством, что жертва была сделана не зря.

Прошло ещё несколько дней, которые для Маши, казалось уже, были заполнены ничем: она просто ходила на работу, выполняла рутинные обязанности по своему прямому профилю - поиску иммигрантов. Болтала с коллегами на кухне офиса, гуляла с Гектором по вечерам...

Но она никак не могла отделаться от ощущения, что теперь её жизнь, чтобы казаться жизнью, требует чего-то ещё. Какой-то особенной самореализации, какого-то более высокого уровня деятельности... А сейчас - несмотря на присутствие Гектора и работы, которая была её любимым родным домом, - жизнь стала казаться пустой, будто внутри неё сидела батарейка на полтора вольта, хотя должен был бы тарахтеть мощный дизельный электрогенератор.

И это ожидание... Оно выматывало. Никаких новых мыслей и умных ходов у Маши в голове не было, Шостакович или молчал, от чего Маша временами вообще забывала о его существовании, или говорил на какие-то бытовые темы - он тоже был "пустой", или пытался что-то напевать.

"Я пишу свою Шестнадцатую симфонию, - сказал он однажды, - она будет называться "Симфония вечной жизни". Правда, не очень удобно писать, когда рядом нет инструмента. Ты, случаем, не играешь на фортепиано?"

"Нет", - ответила Маша.