— Да. А что?

— Просто хочу убедиться.

Девчонка оглядела меня с ног до головы, облизывая губы — совсем не так, как это делала миссис Хендерсон, — и у меня между ног снова возникло это шевеление.

— Сколько тебе лет, Солджер? — спросила она меня.

— Тринадцать.

— Хм, жаль, — ответила девчонка, надув свои розовые губки. — Ты действительно большой мальчик.

Нет. Она мне определенно не нравилась.

Я перевел свой пристальный взгляд с нее на моего друга, который теперь ждал, пока Леви достанет из кармана куртки пластиковый пакетик с маленькими розовыми таблетками.

«Подождите, подождите, подождите, подождите. Что здесь происходит?»

— За десять баксов можно купить только один окси2, — сказал Леви, открывая пакет.

«Окси…»

В этом пакетике должно было быть пятьдесят таблеток. Пятьдесят таблеток, очень похожих на те, которые любила принимать мама. Таких, от которых она падала на диван и смотрела в телевизор, пока не отключалась.

Откуда Леви их достал?

И зачем Билли понадобилась таблетка?

— Все в порядке, — сказал Билли. — Мы можем разделить ее.

«Разделить? Подождите… что? С кем разделить?»

Билли ухмыльнулся в мою сторону.

«Он говорит обо мне? Не может быть. Он бы не… верно?»

Леви бросил таблетку в руку Билли. Билли поблагодарил его и велел мне следовать за ним. Я пошел, неловко и ошеломленно, чувствуя, что все вдруг стало еще более запутанным и неправильным, чем раньше.

Зачем Билли понадобилась эта таблетка? Зачем он потратил на нее деньги?

Я знал его еще с дошкольного возраста. Он не занимался подобной ерундой. У таких детей, как он, были хорошие мамы, хорошие дома, и у них не было причин нуждаться в таблетках, которые принимала моя мама.

Но у него была одна.

— Чувак, ты ей понравился, — прошептал Билли, одновременно не веря и радуясь. — Ты должен был…

— Зачем тебе это? — прервал я его, мой голос прозвучал резко и хрипло на фоне голосов вокруг нас.

— Затем, что я видел, как Робби принял одну на прошлой неделе, и это выглядело забавно.

На прошлой неделе я не пошел в «Яму» с Билли и Робби, когда они попросили меня об этом. На прошлой неделе я был слишком напуган, чтобы оставить маму одну.

Мне было интересно, что делают мои друзья без меня. Я чувствовал себя завистливым и обделенным, переживал, что упустил что-то важное, пока был слишком занят тем, что убирал мамину блевотину и следил за тем, чтобы она не умерла. Но теперь знал и больше не завидовал. Вместо этого я испытал отвращение и разочарование и на мгновение уставился на своего лучшего друга, внезапно почувствовав, что больше не узнаю его.

— Весело? — поднял я свой недоуменный взгляд к небу и покачал головой. — Это не…

— Ладно, — сказал Билли, плюхаясь на землю рядом с нашими велосипедами, — я разломаю ее пополам, ты возьмешь одну половинку, а я…

— Я не хочу.

— Что? — недоверчиво спросил Билли, старательно разламывая маленькую таблетку пополам с едва слышным щелчком. — Да ладно. Все нормально. Это даже ничего не сделает.

Я представил себе, как мама вырубилась на потрепанном диване, который достался вместе с квартирой. Представил, как бесчисленное количество раз встряхивал ее, убеждаясь, что она все еще дышит. Это никогда не казалось мне пустяком. Но я не стал рассказывать об этом Билли. Я вообще никому не стал бы рассказывать.

— Мне все равно. Я не хочу этого.

— Ладно. Будь ребенком. Больше для меня.

Билли покопался в рюкзаке в поисках бутылки с водой и бросил половинку таблетки на язык. Затем, быстро запив таблетку водой, Билли проглотил ее.

— Видишь? Ничего страшного.

Однако Билли ошибался. Это было очень важно, потому что уже через полчаса его голова тяжело опустилась на мое плечо, и он едва мог держать свои потемневшие глаза открытыми. Он смеялся над самыми глупыми вещами, с трудом произносил полные фразы, и каждый раз, когда я спрашивал, все ли с ним в порядке, Билли говорил, чтобы я расслабился.

Но как я мог расслабиться, когда мое сердце так быстро билось?

* * *

Только спустя несколько мучительных часов, когда солнце село и луна бросила серебристые лучи света в «Яму», Билли наконец заявил, что готов идти домой. Он сказал, что мама начнет беспокоиться о нем, если тот не вернется. Билли сказал, что она будет сердиться, поэтому мы собрали вещи и ушли, хотя я сомневался, что его мама вообще может на что-то сердиться.

Я настоял на том, чтобы проводить его домой, убедиться, что он добрался туда в целости и сохранности, хотя тот клялся, что с ним все в порядке.