— Люди в городе… они не хотят, чтобы ты выходил.

— Ну, это чертовски плохо, — сказал я, опустив брови и хмуро глядя на нее.

— Да, что ж… в любом случае, это ненадолго, — вздохнула мама и, казалось, расслабилась, и какая-то часть меня задалась вопросом, не является ли она одним из тех людей, которые не хотят, чтобы я убирался из этого места… и почему.

Я прочистил горло и решил сменить тему, потому что прошло много времени, и мне не хотелось об этом думать.

— Итак, как…

— Я, пожалуй, пойду, — прервала она меня, начиная вставать.

— Что? — спросил я, ошеломленный. — Но ты же только что, черт возьми, приехала.

— Да, но у меня есть дела, и я уверена, что ты занят, так что… — Она взвалила на плечо свою сумку — ту самую, из которой я вытащил последние таблетки, — и принужденно улыбнулась. — Но я скоро вернусь.

— Еще через шесть лет, верно? — с вызовом бросил я, вставая и напоминая ей о своем росте, который я имел при ее скромных полутора метрах.

Она выглядела смущенной, а ее щеки горели ярко-красным.

— Мы скоро увидимся, — настаивала мама.

— Ага, хорошо.

Затем она повернулась и ушла. Никаких объятий. Никаких попыток ласки. Она просто шмыгнула прочь, как крыса, пытаясь что-то утаить, и мне пришлось задуматься…

«Что, черт возьми, ты на самом деле задумала, мам?»

«И почему ты не хочешь, чтобы я возвращался домой?»

ВКУС СВОБОДЫ

Тридцать лет

— У меня сегодня день рождения, ребята, — объявил я кухонной команде, как только ворвался в распашные двери. — Значит, мы не будем есть все это дерьмо. Я хочу приготовить что-нибудь вкусненькое.

Я схватил лотки с котлетами для бургеров и повернулся, чтобы запихнуть их обратно в морозилку.

— Значит, ты хочешь обменять это дерьмо на другое дерьмо — вот что ты хочешь сказать? — спросил Чак, отбывающий семилетний срок после того, как его поймали за нюханием кокаина возле детского сада его дочери после девяти лет трезвости, скрестив свои мускулистые руки на груди и ухмыляясь.

— Да ладно. У нас тут должно быть что-нибудь вкусненькое.

Я покопался на полках с различными замороженными продуктами. Выбор был хуже, чем в школьной столовой, но я твердо решил не есть на свой тридцатый день рождения еще один дрянной бургер.

Это было новое десятилетие, детка, и у меня было хорошее предчувствие.

Я отодвинул в сторону несколько коробок с безвкусной картошкой фри и чем-то, что вроде бы выдавалось за куриную грудку, и обнаружил стопку из тридцати замороженных пицц. Мое лицо засветилось, как чертова рождественская елка, при мысли о том, что я буду есть пиццу в свой день рождения — чего не делал с тех пор, как мне исполнилось восемь лет.

— Эй, посмотрите-ка, — сказал я, доставая одну из пицц из морозильника и протягивая ее остальным парням. — Кто-нибудь хочет пиццу?

— Чувак, от этого дерьма мы заразимся сальмонеллой, кишечной палочкой или еще чем-нибудь, — ответил Джаг, отсидевший три года за кражу машины своей бывшей жены после ужасного развода, в результате которого она получила оба автомобиля. — Я не знаю, как долго это там пролежало.

— Определенно достаточно долго, чтобы я не помнил, как выгружал ее из грузовика, — пробормотал Чак, выглядя одновременно скептически и возмущенно.

Я повертел пиццу в руках, ища подсказку о ее возрасте или о том, убьет ли она нас в случае употребления.

— Я не вижу на ней ни даты, ни чего-либо еще.

— Это потому, что им наплевать, если мы умрем от пищевого отравления, — заметил Джаг. — Они, наверное, надеются на это. Одним ртом меньше, который нужно кормить налогоплательщикам.

— Но, эй, чувак, если ты хочешь рискнуть, дерзай. С Днем Рождения. Приятного поноса, — фыркнул Чак, подталкивая локтем Джага в бок.

Джаг рассмеялся и схватил пакет с картошкой, чтобы почистить ее для ужина.

— Нет ничего лучше, чем начинать новый год с беготни.

Вошел Гарри, засунув руки в карманы, и поприветствовал нас:

— Добрый вечер, ребята. Как дела?

— То же самое, только день другой, — проворчал Чак, открывая морозилку, чтобы достать котлеты, которые я только что убрал.

Я включил плиту, готовя ее к жарке загадочного мяса. Глупо было ожидать, что я смогу съесть что-то другое, кроме того, чем давился последние девять лет своей жизни. Почему? Потому что это был мой тридцатый день рождения?