— Ты упоминал об этом несколько раз.

Мы были знакомы с Гарри восемь лет, и мне было о чем рассказать.

Черт, скорее всего, он уже слышал эту историю. Но Гарри не стал мешать мне рассказывать ее.

— Ну да. В общем, бабушка хотела, чтобы у меня был обычный день рождения, и попросила меня пригласить пару друзей. Билли был одним из них. Мы заказали пиццу, и прямо перед тем, как сесть есть, я пошел в туалет, чтобы отлить, и застал там маму, глотающую таблетки.

Я изучал корку пиццы. Застывшие пузырьки соуса. Хрустящие края и мягкую середину.

— Все, чего хотели мои бабушка и дедушка, — это дать мне нормальное детство и при этом защитить мою маму. Она была их единственным ребенком. Я всегда понимал, что они искренне считают, что поступают правильно, и ни в чем их не виню, но…

— Всё, что мы можем сделать, — это сделать всё, что в наших силах, — сказал Гарри, добавив немного мудрости в мои размышления. — Даже если всё, что у нас есть, не так уж и хорошо.

Я задумчиво кивнул, крутя в пальцах кусочек корки.

— Это безумие. Например… иногда у нас бывают такие моменты, знаешь, которые имеют такое глубокое значение в нашей жизни, но мы понятия не имеем, что они происходят, когда они происходят на самом деле. И в тот день бабушка хотела, чтобы я был нормальным ребенком, но мама опять все испортила. Бабушка никогда не могла остановить неизбежное. Единственный способ, которым она могла это сделать, — перестать защищать собственную дочь, и как бы плохо ей ни было, она никогда не могла ее бросить.

«Прямо как я».

— Знаешь, Солджер… Прошлое не всегда можно переосмыслить. Иногда лучшее, что можно сделать, — это просто принять то, что уже случилось, и двигаться дальше.

Я рассмеялся и откусил кусочек хрустящей корочки.

— Ты говоришь такую чушь, как будто сама природа моей ситуации не связана с тем, что мое прошлое подвергается размышлениям.

— Верно, — сказал Гарри, задумчиво кивнув. — Но ходят слухи, что и к твоему настоящему присматривались довольно внимательно. И, как я слышал, ты, возможно, скоро выберешься отсюда.

Я чуть не выронил остатки корочки, когда поднял на него взгляд и вытаращил глаза, так чертовски боясь позволить надежде овладеть собой.

— Подожди. Ты это слышал?

Гарри пожал плечами, но улыбка, растянувшая его губы, была безошибочной.

— Как я уже сказал, слухи. Но подумал, что тебе хотелось бы знать. В любом случае, уже почти погасили свет. Так что бери книгу и отправляйся обратно, хорошо?

Я едва кивнул, обдумывая возможность того, что, возможно, мне удастся убраться из этого места быстрее, чем думал.

— Хорошо, — ответил я, глядя вдаль, где не было ничего, кроме потенциального будущего, которое я почти видел, пробовал и чувствовал. — Спокойной ночи, Гарри. Спасибо за пиццу.

КУДА ПОЙТИ

Через шесть месяцев после моего тридцатилетия, через девять с половиной лет после начала моего пребывания за решеткой, я официально получил право на условно-досрочное освобождение. Я получил уведомление о предстоящем слушании, и у меня было неплохое предчувствие, каким будет результат. И, может быть, это было немного самоуверенно с моей стороны. Может быть, мне следовало ожидать худшего — черт, я всю жизнь только этим и занимался. Но, как уже говорил, в свой тридцатый день рождения я проснулся с хорошим чувством, поселившимся в глубине моих костей. Наверное, можно считать, что это было как-то связано с тем, чтобы выбраться отсюда.

Я имею в виду, что это, черт возьми, точно не имело никакого отношения ко второму визиту моей матери за последние девять лет.

Я не понимал, как это возможно, чтобы кто-то постарел на пятнадцать лет всего за три. Но Диане Мэйсон это каким-то образом удалось. Она была похожа на ведьму из старых детских страшилок. Древнюю ведьму, поселившуюся глубоко в лесу. Ее глаза ввалились, щеки впали. Волосы были сухими, как солома у чучела. Я сидел напротив нее и думал, как, черт возьми, эта женщина могла родить меня, ведь я совершенно не был похож на этот мешок с тонкой кожей и костями.

И вот так, впервые за тридцать с лишним лет, я задумался о своем отце и о том, кем он мог быть.

— Так ты все еще принимаешь таблетки или уже перешла на более тяжелую хрень? — обвинил ее я, скрестив руки на груди.

— Что ж, я вижу, ты все такой же умник.

Я незаметно перевел взгляд на столик рядом со мной. Эван — действительно отличный парень, отсидевший двадцать пять лет за то, что выстрелил в спину мужчине, убегавшему из дома Эвана, после того как тот ворвался в дом и жестоко изнасиловал его жену, — сидел с детьми и безутешно плакал из-за того, что его жена не пришла. Он рассказывал, что ей было тяжело видеть его здесь, зная, что, в конце концов, ей придется уехать без него. И я догадывался, что она просто не нашла в себе сил приехать.

Я жалел, что она не пришла, ради него.

А еще жалел, что мама так и не появилась ради меня.

Оглянувшись на нее, я протянул:

— Нет. Мне просто интересно, с каким дерьмом мне придется иметь дело, когда я выберусь отсюда.

Ее поведение неуловимо изменилось. Как грозовая туча, тихо проплывающая по чистому небу.

— Итак, это правда. Ты можешь рассчитывать на условно-досрочное освобождение.

Я кивнул.

— Да. Слушание состоится через неделю.

Мама двинула челюстью, опустив взгляд на стол. Она поковыряла свои обтрепанные кутикулы своими ломкими ногтями, прежде чем сказала: