Проблемы у нас начались ранней весной, когда в ресторане от меня поставили перед выбором работать полную смену или уволиться. Но чтобы работать полный день, для этого нужно было перевестись на заочное отделение. Однако в этом случае мне грозил призыв в армию.

Целыми вечерами мы с Цилей ломали голову, как решить проблему. Сама Циля работать не могла. Её трудовая книжка осталась в Торжке. Наконец, мы остановились на том, что я не буду торопиться с переводом на заочное. А она договорится с бабушкой, чтобы та привезла ей из Торжка документы.

Встречу с бабушкой Циля хотела назначить на Ленинградском вокзале. Поэтому я не удивился, когда однажды придя домой, не увидел там Цили. На торшере лежала её резинка для волос и, увидев её, меня это совершенно успокоило. Пару минут я бродил по квартире в поисках записки, однако её не было. И лишь открыв шкаф, и обнаружив там пустые полки, я понял, что Циля уехала. Причём без срока.

К такому повороту я был совершенно не подготовлен. Известие об уходе Цили обрушилось на меня также, как крыша храма на бедного Самсона. Придавленный тяжестью её отъезда я не мог ни есть, ни пить, ни думать об учёбе. А ведь если б я не сдал сессию, то призыв в армию был бы неминуем! Однако же понимая всё это, я продолжал не притрагиваться к учебникам. Институтские конспекты, сложенные в рюкзаке, лежали у ножки стола не тронутыми. Единственное, на что мне хватило сил, это открыть бутылку водки и влить её в себя. Алкоголь, несмотря на распространённое заблуждение, что он должен облегчить твоё положение, только ухудшил дело. Я начал бредить.

Мне вдруг стали мерещиться комариные рыла и лапки в огромном увеличении. Лёжа с закрытыми глазами, я часами наблюдал за бесконечным сплетением линий на мушиных брюшках, мохнатыми уступами лапок и так далее. Это походило на невыносимый наркотический бред. Я не думал, что уход девушки может так на меня подействовать! Поступок Цили меня раздробил! Разбил! Уничтожил! Примерно так, как орёл раздробляет панцирь черепахи, бросив её сверху. Мне хотелось двигаться, но я не мог идти.

По –настоящему я запаниковал недели через две, когда ощущение, что я её больше не увижу, обрушилось на меня также, как воды Потопа на погрязшую в грехе землю. Я по –прежнему не хотел есть, ни думать о работе. Водка не помогала. Я пил её, как воду, ощущая горечь во рту. Закуски не было. За ней мне было лень идти в магазин. Хлеб и тот кончился.

Хуже всего, что я не мог поделиться своим горем ни с кем, так как считал своё положение унизительным. Меня охватили горячка и какое- то уныние одновременно. Часами я лежал, глядя в стену, которую мы с Цилей обклеили обоями. Однажды мне пришла в голову идея послать Циле телеграмму. Эта идея так возбудила меня, что, вскочив, я побежал на почту.

В местном поселковом почтовом отделении было тихо и сонливо. К единственной бабушке за почтовой стойкой выстроилась очередь. Пять человек показались тремя сотнями. Я не мог ждать долго. На бланке, который я держал в руке, было написано: «Циля, прости! Я был не прав! Я люблю тебя! Вернись!». В адресном поле написал: Почтовое отделение Торжок, Каретовой Сесилии, до востребования. И стал ждать.

Минут через пять мне показалось, что я жду тут целую неделю. Подбежав к бабке и, дыхнув на неё перегаром, я спросил, едва сдерживая раздражение: «Почему так долго? Мне что, жалобу на вас написать»?! «А чего там у тебя, милок?», глянув на меня, как старый брабансон на молодого красноармейца, спросила пожилая почтмейстерша, протянув ко мне старую, изборождённую морщинами руку. Я сунул ей бланк. Прочитав текст, она удивлённо спросила: «и чего же тут срочного?». «Для вас, может, ничего!», заорал я. «А человеку плохо»! «А, вот оно что – плохо», закивала почтмейстерша головой, изучая меня, как старый кот дохлую мышь. Сказав: «ладно, давай отправлю», она взяла бланк и начала там делать пометки. С трудом дождавшись, пока у меня примут телеграмму, я пошёл с почты, услышав, как сзади начали шептаться: «страдает он, гляди –кась! Видел бы себя…Ох, молодёжь пошла»! «Пусть!», думал я. Зато теперь у меня была слабая надежда, что Циля вернётся.

Приковыляв домой, я уже снова хотел лечь, как вдруг услышал, что в дверь поскреблись. С колотящимся от радости сердцем, я побежал открывать. На пороге была девушка, как оказалось, соседка –белокурая бестия с милым лицом. Попросив соли, она вдруг уставилась на меня. «Это же вы играли летом в «Сказочном лесе?», спросила она. «Ну, да», смущённо ответил я, удивившись своей известности. «Ой, а мы с подругой там вдвоём отдыхали. Вы меня не помните?». Я отрицательно покачал головой. «Ну, естественно, там же вокруг вас столько девушек было. Куда уж нам! Мы всего на пару дней приезжали. Нам начальство путёвки выделили за хорошую работу. Мы ещё стояли и вот делали». Она выставила пальцы буквой «V». Помните?

И тут я действительно вспомнил, как однажды две девушки отлично зажигала возле эстрады, вскидывая руки. Но как я тогда мог обратить на них внимание, если рядом была Циля! «Всего два дня – субботу и воскресенье», продолжала соседка. Нам наш профсоюз милиции за хорошую работу выделил путёвки. Я в милиции работаю, младший лейтенант Котова!», шутливо отрекомендовалась она. Можно к вам зайти? Я отступил в сторону, думая, только милиции мне не хватало!

Но, оглядев девушку и отметив её симпатичное личико, спортивную фигуру и белозубую улыбку, подумал: пусть остаётся, хуже не будет! Увидев на стуле мои кожаные эстрадные брюки, девушка воскликнула: «ой, а можно их посмотреть? Вы в них выступали, да? Классно смотрятся. Я хочу себе такие сшить. Обожаю такие штучки!».

Поскольку мне была невыносима мысль снова оказаться в одиночестве, я предложил ей задержаться, что внимательно посмотреть, как сшиты джинсы. Затем я предложил ей выпить, у меня ещё оставалась водка. А, выпив, мы как –то быстро улеглись в постель. Конечно, любой скажет, что некрасиво, после ухода любимой девушки, тут же склеить другую. Но себя я оправдывал так: если человек в беде, он же вызывает милицию? Вот, будем считать, что и я вызвал! И потом, Промискуитет! С недавних пор я решил придерживаться той же философии, что и Циля.