Мидас пригласил Грёзу в свой кабинет, откуда через широкое окно открывался вид на ночной Лос-Анджелес, полный ярких огней и света.

Всe здесь было старомодно и напоминало анатомический музей: массивная дубовая мебель с позолоченными деталями, кожаные кресла, перьевые ручки и блокноты вместо обычных для этого времени планшетов со стилусами, а также стенды с моделями человеческих органов и коллекция золотых черепов… Грeзе казалось, что они настоящие, но покрытые золотом, некоторые из них даже имели длинные клыки, но девушка не стала уточнять, насколько она права. Еe мысли занимало совсем другое.

— Я думаю, что было бы неплохо сначала принять душ, — сказала она, накручивая на палец локон волос. Мидас нахмурил брови, улыбнулся и покачал головой. Он притянул Грeзу к себе и заглянул в еe синие глаза. — Ты скучал по мне?

— Безумно, — прошептал он и поцеловал девушку в губы.

Грeза отпрянула от мужчины, но лишь на мгновение, чтобы стащить через голову свитер и лифчик, который она даже не потрудилась расстегнуть. Мидас снял рубашку и бросил под ноги, девушка тем временем освобождала его от брюк. Он развернул Грeзу спиной к себе и подтолкнул к столу, вынудив еe опереться на столешницу, а затем стянул с неe джинсы и нижнее бельe. Девушка выгнулась навстречу возлюбленному, сгорая от нетерпения и желания. Но Мидас не спешил, он стал дразнить Грeзу, водить по еe губам пальцами и как бы невзначай касаться ими самых чувствительных точек. Девушка задвигала бeдрами из стороны в сторону, намекая без слов, что не этого она хочет, и тогда он прильнул к ней сзади, дабы она могла ощутить кожей, что он жаждет её не меньше.

— Чего же ты медлишь? — с трудом произнесла Грeза, она едва держалась на ногах от возбуждения. Она получила столько крови, что могла бы поддерживать это состояние всю ночь и весь следующий за ним день, пока не сойдeт с ума от истощения.

— Я жду, когда ты начнeшь меня умолять…

— Мерзавец, — выдохнула девушка. — Возьми же меня наконец!

— Ты такая грубая… Возможно, тебе стоит поспать ещe пару десятилетий?

— Пожалуйста, Мидас, я очень хочу тебя! — хриплым голосом отозвалась девушка.

— Вот это другое дело.

Ощутив наконец любимого внутри себя, Грeза застонала и закусила губу, чтобы сдержать крик удовольствия. Мидас не стал церемониться и сразу взял жeсткий темп, из-за чего каждое его движение сопровождалось эмоциональным и громким откликом Скайли. Всe, что она могла — держаться за стол, чтобы не упасть, ведь еe ноги подкашивались от напряжения, а голова шла кругом. Но Мидас не позволил бы ей рухнуть без чувств: он притянул Грeзу к себе и обнял, положив ладонь одной руки на еe мягкую грудь, а ладонь второй на бедро.

Удовольствие нарастало, нарастал и темп. Грeза выгнулась и положила затылок на плечо Мидаса, а он прильнул к еe виску щекой и коснулся губами еe ушка. Девушка издала протяжный стон и сжала его руку на своей груди, а затем ощутила внутри частую и сильную пульсацию. Мидас постепенно замедлился, а затем остановился и, стиснув Грeзу крепче в объятиях, поцеловал в шею.

Ещё ни раз они наслаждались друг другом, не в силах насытиться моментом единения, и им казалось, что это продлится вечно, пока мир, в конце концов, не канет в огне.

***

Когда Грёза более или менее освоилась в новом для неё времени, Мидас стал давать ей небольшие поручения. Поначалу она обижалась, ведь ей перекидывали дела Ренегата, в которых желательно было участие малоизвестного в обществе сородича, а угрюмое лицо нагараджа и его секиру знали в каждом уголке Лос-Анджелеса. Но затем она свыклась с ролью помощника шерифа, тем более, что ей всё равно нечем было заняться. Тот месяц после её становления, когда каждый день что-то происходило и положение вынуждало постоянно куда-то бежать и с кем-то сражаться, сделали её нынешние ночи донельзя скучными и однообразными. Теперь же она знакомилась с новыми людьми, налаживала дружеские связи и могла не беспокоиться о том, что за углом её поджидает опасность. Но если находились те, кто полагал, будто Грёза всего лишь слабый и неопытный неонат, которого можно припугнуть или даже напасть на него, девушка показывала, насколько они ошибаются. Пусть прошлое осталось в прошлом, а те, кто знал её секрет, разбрелись по миру, силы Грёзы остались с ней и ничуть не угасли.

Однажды Мидас решил познакомить Грёзу с тем, благодаря кому был совершён прорыв в создании искусственной крови. Они договорились встретиться в особняке, и когда Грёза пришла в назначенное время, она застала возлюбленного мило воркующим с незнакомкой. Заметив девушку, он надел учтивую улыбку и представил гостью:

— Это доктор Этерна Геррье. Этерна, это Грёза, я рассказывал тебе о ней.

— Да, конечно, я помню, — ответила женщина и обратила на сородича любопытный взгляд жгучих карих, будто бы бордовых, глаз. — То самое дитя, что перевернуло уклад лос-анджелесской камарильи с ног на голову. Для меня честь наконец-то увидеть тебя лично.

— Взаимно, — вежливо, но не убедительно ответила Грёза.

Её поразило то, насколько привлекательно выглядела Этерна: вечно молодая, высокая, стройная, её роскошные огненно-рыжие волосы переливались на свету, как шёлк, её лицо словно сошло с икон: строгое, но безупречно красивое. Девушку кольнула ревность, и Мидас заметил это. Он приблизился к Грёзе и, взяв её руку, поцеловал тонкие пальчики.

«Все эти пятьдесят лет я ждал только тебя, — сказал он ей мысленно. — Ты же знаешь… Ты единственная, с кем я связал свою не-жизнь, и больше мне никто не нужен».