— Без магии, — закончил за него Хёнд, и голос его дрогнул.

— Пойдет вслед за матерью. Он и так много повторил за ней. — Заметил Винцент с чересчур отстраненным голосом.

Винцент взглянул на Линуса и подумал, что того рано было приводить в чувства. Туманный воздух стал разряженным и натянутым, в предчувствии бури. Винцент завидовал Линусу. Вот бы тоже потерять создание, хоть на миг!

Хёнд склонился над Хилюром, провел рукой по его рыжим волосам и последний раз взглянул в трясину болотных глаз. Винцент отвернулся и направился к кусту ежевики, березе или к той глубокой яме, куда угодно, лишь бы не видеть. Сердце его закололо и сжалось, по лицу, обжигая морозным утром щеки, катились слезы. Он мог поклясться, что слышит, как скулит земля, шелестят в немом отчаянии ветки берез и плачут дриады.

Хёнд Адельхейд смотрел на тело девятнадцатилетнего Хилюра и хотел бы плакать, выть, но не мог. Тепло забранной магии все еще до отвращения грело его. Хилюр убил стольких невинных существ, не чувствуя вины и раскаяния, так почему было так горько, почему ком в горле мешал дышать, почему невыносимо больно?

Хёнд аккуратно закрыл глаза Хилюра и, оставив тело, направился к Винценту.

— Ты потерял ценный экземпляр из своей коллекции: ведьмака с редким даром. — С едкой злостью заметил Хёнд.

— Да, — ровным тоном ответил Винцент. — А что потерял ты?

— Душу.

Сердце Хёнда покрылось толстой коркой льда.

Винцент и Хёнд вернулись к ним: к пришедшему в себя Линусу и холодному телу на его руках. Но прежними они уже никогда не уйдут с этой рощи.

1953 год.

Тысяча девятьсот пятьдесят третий год стал для советника Регена переломным. Его карьера шла в гору, он стоял, как тень, за уже вторым Верховным Чародеем, ловко прицепив к пальцам нити. Кончено, иногда помогала и родная темная магия. Но он хотел больше, он хотел сам взойти на главный пост.

Все испортила молодая ведьма Маделиф. Кроме гордости и уверенности в своей неприкосновенности, Парцифаль имел слабость рассказать двум людям о своих грехах: своему бывшему профессору, с которым после окончания Академии вел переписку, и своей жене, с которой делил этот союз уже десять лет.

Не то чтобы они вышли друг за друга по любви, просто каждому стал нужен брак. Парцифалю, по прошлым законам, отмененным только в начале шестидесятых, нужно было жениться, чтобы претендовать на пост Верховного Чародея и иметь более высокий статус в Совете. Георгина Адельхейд получила спокойствие. Война шла полным ходом, касаясь магов, уничтожая их, и в агонии войны такой поступок казался Георгине отличным способом быть уверенной хоть в чем-то. Она стала статной дамой, с работой, успехом и семьей. У нее оказалось все, что ей хотелось. Но не так, как хотелось.

— Она кинулась с обрыва! — сокрушалась Георгина, грозно смотря на мужа. И не говори мне, что это несчастный случай. Это ты довел ее, внушая ей чужие эмоции! Ты же знаешь, что это опасно и запрещено. — Георгина развела руками. — Ты даже не скрывал свою причастность.

Парцифаль поморщился, взяв со стола гроздья граната. Их горечь вызвала у Парцифаля улыбку.

— Нужно купить еще, — заметил он.

— В ее теле нашли воздействия чар! Они доказали, что самоубийство подстроили, Парцифаль! — с нажимом произнесла Георгина.

Георгина казалась очень милой и мягкой внешне, но ярость превращала ее в разъяренного коршуна с рыжими кудрями, рядом с которым лучше было не стоять. Даже не смотреть.

— Она умерла!

— Я этого и добивался, дорогая, — будничным тоном ответил Парцифаль, точно его спросили, что он будет на обед, и взял еще граната.

Парцифаль оторвал взгляд от газеты и взглянул в светлые, горящие злостью глаза жены, изящные черты лица и изрытый морщинками лоб. Он находил ее очень красивой.

— Как ты думала, я поступлю? Как еще заставить ее замолчать? — Парцифаль приподнял брови.

— Ты просто мог дать ей немного зелья, — Георгине стало дурно от этих слов, — ты мог бы подчинить ее, довести мозг до безумия, мог бы изменить ее воспоминания, стереть с земли. В конечном итоге, всегда можно обратиться к древним вуду и некромантии, я знаю, ты владеешь этой стороной темной магии. Но ты выбрал публичное самоубийство, еще и рассказал, что знаешь нужное заклятие. Почему, Парцифаль?

Парцифаль замер. Он неуверенно взглянул на жену и быстро отвел взгляд. Как Парцифаль мог признаться жене, что каждый раз, только подобные мысли приходили к нему в голову, он отгонял их. Бежал от этих вопросов как можно дальше.

— Чего ты добивался? Хотел проверить, как далеко можешь зайти? — Спросила в воцарившейся тишине Георгина.

— Нет. Я-я… я не знаю… — голос Парцифаля дрогнул. Георгина заметила, что только сейчас за все эти годы брака он показался ей живым, не переполненным холодным блеском звезд чародеем, а простым человеком.