– Для смеху я...
– махнул рукой Степан.

– Для смеху?
– не то обрадовалась, не то опечалилась Глаша.

– Факт! Совсем другие мысли у меня в голове.

– Какие?

– Никому не скажешь?

– Это я-то?
– Глаша даже задохнулась.
– Да я...

– Ладно, слушай...
– перебил ее Степан.

Он набрал полную грудь воздуха, потом выдохнул и с отчаянной решимостью выпалил:

– Я такое хочу совершить, чтобы товарищу Ленину про меня сказали!

– Ленину!
– тихо ахнула Глаша.

– Ага...
– исподлобья поглядел на нее Степан.
– Мол, знали мы этого Степана Барабаша. Пустяшный был паренек, в драку со всеми лез, а на какое геройство пошел! Надо его в партию принять, товарищ Ленин.
– Степан помолчал и угрожающе предупредил: - Только ты никому, слышишь!

Глаша часто-часто закивала головой и прижала руки к груди.

– Расскажут ему про тебя, обязательно расскажут. Ты ведь такой, Степа... ты все сможешь! И в партии будешь, я знаю!

– Ну спасибо, Глаха!

Степан отвернулся, в груди у него стало горячо, в глазах защипало.

– Я думал, посмеешься ты надо мной, а ты... Хорошая ты очень девушка!

– Да ведь я...

Глаша чуть не крикнула: "люблю тебя!", до крови прикусила губу, не зная, как спрятать от Степана лицо, схватила бинокль, прижала его к глазам и, слизывая языком кровь с губы, торопливо говорила:

– Почему это так, Степа? В эти стеклышки смотришь - все малюсенькое, а повернешь - все рядом, как на ладони!

Она вдруг замолчала, прижала бинокль к глазам, потом шепотом сказала:

– Белые!

– Где?

Степан почти вырвал у нее бинокль и лег на край воронки.

– У леска... Вон, где поле кончается...
– шептала Глаша, как будто ее могли услышать ползущие полем белые.
– Видишь?

– В обход хотят, гады!
– Степан оторвался от бинокля и кинулся к пулемету.
– Ленту, Глаха!

Он лег поудобнее, широко раскинул ноги, уперся локтями в края воронки и сжал в руках гашетку пулемета.

– Давай, Степа...
– охрипшим вдруг голосом сказала Глаша.

– Подожди!
– мотнул головой Степан.

Цепь поднялась и короткими перебежками пересекала поле.

– Степа!
– крикнула Глаша.

Степан стиснул зубы и повел длинной очередью по бегущим. Видно было, как кто-то упал, будто споткнулся, кто-то продолжал бежать, остальные залегли, и бегущие тоже вернулись назад.

– Не нравится?

Степан взял прицел ниже и полоснул очередью по лежащим. Солдаты начали медленно отползать, потом побежали обратно к лесу.

– Побежали!

Глаша вскочила, сорвала с головы кумачовую косынку и замахала ею.

– В уме ты?!
– Степан с силой дернул ее за полу шинели, и Глаша села на дно воронки.
– Пулю схватить хочешь?

– Так ведь бегут!
– Глаша вытерла косынкой лицо.
– Бегут беляки!

– Опять попрут, - мрачно сказал Степан и прислушался.
– Что же наши-то?

Выстрелы на дальнем краю деревни стали реже, но слышно было, как короткими очередями татакает пулемет и изредка бьют орудия.

– Там они так, для вида, - сообразил Степан.
– А тут дуриком хотят взять!

Глаша высунула голову из-за края воронки и тут же пригнулась.

– Опять пошли, Степа!

Передовая цепь белых уже бежала по полю, а из леска выкатывались все новые и новые.

Степан приник к прорези прицела и сначала короткими очередями, а потом длинной пришил цепь к земле. Но пулемет захлебнулся и замолк.

– А, черт!
– выругался Степан.
– Перекос!

Он с досадой стукнул кулаком по щитку и взялся за гранаты.

Глаша лихорадочно пыталась выправить патронную ленту, а Степан полез к краю воронки с гранатой в руке.

Залегшая было цепь белых поднялась и, стреляя на ходу, побежала через поле. Они набегали все ближе и были уже совсем рядом, когда Степан вскочил, крикнул яростно и хрипло: "Примите поклон от Степана Барабаша!", вырвав кольцо, кинул гранату и скатился на дно воронки, где Глаша заправляла новую ленту в патронник.

Степан поднялся, выглянул из-за края воронки, увидел, что солдаты, обходя убитых, снова движутся вперед, опять поднялся во весь рост, крикнул: "Еще нижайший!" - и кинул вторую гранату. Но не спрыгнул, как в прошлый раз, на дно воронки, а неловко, как-то наискось, сполз головой вниз.