Он повесил трубку, и я набрал еще один номер.

–  Гриль-бар «Техас», - произнес Эд Фэйринг с техасским выговором, которому он научился по фильмам.

–  Это Фонеска, - сказал я.
–  Эймс на месте?

–  Сейчас позову.

–  Ты мог бы отпустить его на пару часов?

–  Он сам себе хозяин, - ответил Эд.

Через минуту Эймс взял трубку.

–  Алло.

–  Эймс, это ты сегодня утром убрался у меня в кабинете?

–  Да. Посмотрел, как уехала полиция, зашел, вышел.

–  У меня в кабинете или поблизости не было женщины, красивой женщины?

–  Нет.

–  Берил Три погибла.

Он промолчал.

–  Эймс?

–  Я.

–  Ее убили у меня в кабинете.

–  Значит, это ее кровь я смывал? Как она умерла?

–  Вряд ли тебе нужно это знать.

–  Я хочу знать, Льюис.

–  Монтировка. Я кажется, догадываюсь, где ее дочь. Наверное, я найду ее. Ты не съездишь со мной?

–  Съезжу, - ответил он.

–  Видимо, понадобится оружие.

–  Разумеется. Она с человеком, который убил миссис Три?

–  Я не знаю.

–  Надеюсь, так, - сказал он.

–  Я заеду за тобой через десять минут.

–  Я выйду на улицу.

В моем сне было три человека в платках. Одним из них была Энн Горовиц. Кажется, вторым был Эймс Маккини.

Эймс ждал меня у входа в «Техас». Поверх своего обычного костюма он надел плащ. Погода стояла теплая и солнечная, но я знал, что у его плаща очень глубокие карманы, достаточно глубокие для короткого или укороченного ружья.

Эймс сел в машину и закрыл дверь.

–  Если это он убил миссис Три, я собираюсь с ним покончить, - сказал он.
–  Я подумал, что лучше сразу сказать тебе.

–  Спасибо, - ответил я, - но если это решение бесповоротное, я не могу взять тебя с собой.

Я ехал по Фрутвиллу, к Сорок первой.

–  Тогда я потерплю, - сказал он.

На этом наш разговор окончился. Я подумал, стоит ли включать радио, и решил, что нет. С Сорок первой я свернул направо, проехал мимо высоток и через мост на набережную Берд и двинулся по Сент-Арманд-серкл. Здесь было полным-полно туристических машин. Я сделал крутой вираж, чтобы не врезаться в запряженную лошадью коляску с туристами, и поехал к набережной Лонгбоут, еще через один мост и по Галф-оф-Мехико-драйв, единственной дороге на острове длиной в одиннадцать миль.

Набережная Лонгбоут - это деньги. Слева от нас тянулись пляжи и высотные многоквартирные дома, справа - частные коттеджи. Зимой здесь жили богатые немцы и французы. Кинозвезды строили здесь многомиллионные виллы, а Джон Пираннес и ему подобные спокойно торговали попавшими в беду людьми, сомнительными участками земли и еще более сомнительными планами обогащения.

Я подъехал к охраняемым воротам курортного комплекса Бич-Тайдс, опустил окно и вежливо улыбнулся.

–  Мистер Пираннес ждет нас, - сказал я.

Охранник был старый, но неглупый человек. Он поглядел на Эймса, который смотрел прямо перед собой, вернулся в свою будку, набрал телефонный номер и через полминуты вышел.

–  Никто не отвечает, - сказал он.
–  Извините.

–  Я только...

–  Извините, пожалуйста, - повторил он так, как будто ему в самом деле было неудобно.

Я дал задний ход, развернулся и снова покатил к Галф-оф-Мехико-драйв, где сделал то, что должен был сделать сначала: подъехал к небольшому торговому центру в четверти мили от дома Пираннеса и припарковал машину. Немногие магазины были открыты, но стоянка не пустовала. Мы с Эймсом вернулись к Бич-Тайдс в надежде, что полицейский не остановит нас и не станет расспрашивать. Пройдя под деревьями, мы обнаружили проход в кустах. Охрана здесь была строга у ворот, но почти ни один из прибрежных комплексов не был окружен сплошной стеной.

Я подумал, что ночью охрана, возможно, строже, но видеокамер на деревьях не заметил. Бич-Тайдс определенно нуждался в консультанте по охране.

Мы прошли мимо круглого пруда с дремавшей возле него цаплей, мимо площадки для барбекю и вышли на пляж. Я снял рубашку и забросил ее на плечо.

–  Ты - кинозвезда на пенсии, - сказал я, помахав троим малышам, строившим замок из песка.
–  Ковбой, как Джон Уэйн.

–  Если тебе все равно, - ответил он, - я буду Баком Джонсом.

Дети перестали копошиться и уставились на Эймса. Мимо нас пробежал босой человек в красных плавках и белой футболке с портретом Бетти Буп, оставляя следы на песке. Он посмотрел на нас; я расхохотался, будто Эймс сказал что-то очень смешное, но тот продолжал смотреть прямо перед собой. Я подумал, что поступил не самым разумным образом, взяв его с собой, а может быть и придя сюда. Но я не мог думать ни о чем, кроме четырнадцатилетней девочки, чья фотография лежала у меня в бумажнике, ее погибшей матери, ее отце, который продал ее, и Джоне Пираннесе, который ее купил.

Зайдя за здания Бич-Тайдс, мы прошли вдоль небольшого бассейна. Плескавшийся в нем одинокий старик кивнул нам как старым знакомым.

Мы заглянули в три дома, читая списки имен на внутренних дверях и избегая охранников, которые разъезжали на маленьких картах. В третьем здании мы наконец увидели надпись: «Дж. Пираннес», и я нажал кнопку.

Ответа не последовало.

Я нажал снова. На этот раз послышался женский голос:

–  Алло.

–  Джона Пираннеса, пожалуйста, - попросил я.