На лице Маттиа ясно читается дискомфорт от близости между ним и моей кровью, но у него всегда был страх к крови. Мой отец всегда говорил, что он не создан для такой жизни, но папы, дяди Луки и дяди Габриэле, который умер вскоре после рождения Маттиа, уже нет. А кроме Маттиа, у нас нет других двоюродных братьев и сестер. Это значит, что у Ренье не так уж много вариантов на роль капо бастоне, если он хочет остаться в рамках сокращающегося генофонда.

На своем месте рядом с Маттиа Луиджи с суровым выражением лица смотрит прямо на Ренье. Интересно. Присутствие Луиджи означает, что у отца остались дела, которые он хотел завершить перед смертью. В противном случае Луиджи уже заменили бы, дали бы ему смешную сумму денег и он мирно уединился бы в роскошном флоридском особняке — по традиции Андретти для консильери, который хорошо служил своему боссу и семье, а я не сомневаюсь, что Луиджи служил.

Я изучаю язык тела Ренье и Луиджи, быстро догадываясь, что они скрывают от меня какой-то секрет. Большой. Который, учитывая ситуацию и дату, скорее всего, касается моего отца и уж точно меня.

Не в силах сдержаться, уголки моих губ превращаются в ухмылку.

— Что такого сказал папа, что тебя так разозлило, Ренье? — То, что Ренье бросает на меня взгляд, служит достаточным подтверждением, поэтому я продолжаю издеваться: — Он сказал тебе, что я его любимый сын? Признался тебе в этом на смертном одре? — Я притворяюсь, что не верю. — Ты ревнуешь, Ренье?

Конечно, я знаю, что ничего подобного. Папа никогда бы не сделал такого заявления. Ренье всегда была папиным любимчиком, а я — маминой, но Ренье никогда об этом не знал, и я сомневаюсь, что папа когда-нибудь говорил ему об этом. Но я подозреваю, что если я достаточно разозлю Ренье, он пропустит мимо ушей то, что сказал ему мой отец. По крайней мере, молодой Ренье четырехлетней давности так бы и сделал. Мне любопытно посмотреть, как повзрослел Ренье за время моего отсутствия.

Ренье поражает меня тем, что отмахивается от моих замечаний и говорит:

— Ты никогда не знаешь, когда нужно заткнуться, не так ли, Николайо?

Маттиа вступает в разговор, на его лице появляется ностальгическая улыбка:

— Мы все знаем, что ты болтун, Ренье.

Я фыркаю, и звук получается похожим на свинячий оскал, учитывая нынешнее состояние моего лица. Но если отбросить боль, то на краткий миг все кажется нормальным. Меня не избивают на глазах у семьи в доме моего детства люди, которые раньше служили мне. Я не в бегах от людей, которых люблю, и мой отец не умер. Я просто парень, который смеется над шуткой, рассказанной его кузеном, которая говорит о родстве, родстве между нами тремя.

И черт побери, если это не разнесет мои стены на миллион острых кусочков.

Я подозреваю, что Ренье тоже чувствует, как в него просачивается прошлое, потому что на его лице — противоречивая смесь боли, юмора и гнева. Он делает глубокий вдох, прежде чем его решимость заметно твердеет, и я наблюдаю, как он преодолевает внутреннее смятение, с которым боролся.

— Покиньте комнату, — приказывает он, и одинокий солдат и два капо, которые занимались моим избиением, немедленно уходят.

Луиджи и Маттиа, однако, остаются в комнате.

Ренье не поворачивается, когда он повторяет:

— Покиньте комнату.

Маттиа уходит, но Луиджи остается. Я сужаю глаза от невысказанного намека. Что бы папа ни велел Луиджи сделать, это связано с тем, что происходит сейчас. Отношение Ренье ко мне. Я в этом уверен. Любопытство гложет меня, и я снова задаюсь вопросом, что отец сказал Ренье. Тот ясно дал понять, когда отлучил меня от семьи, так что я сомневаюсь, что это было что-то хорошее. Но все же…

— Что сказал папа? — повторяю я.

Ренье игнорирует меня и поворачивается к Луиджи.

— Я не буду повторяться, — предупреждает он.

Меня осеняет, что я, возможно, не знаю того Ренье, который передо мной. Тот Ренье, которого я знал, никогда бы не стал так разговаривать с Луиджи. Если я никогда не был особенно близок с Луиджи, то Ренье был близок. По крайней мере, они были близки, когда я уехал. Откровение о том, что я больше не знаю своего младшего брата, гораздо больнее, чем порезы и синяки на моем теле.

— La Volonta del re, — начинает Луиджи, произнося итальянскую фразу, означающую "Воля короля следует за предшественником даже в смерти".

И с этим Луиджи уходит, бросив последний строгий взгляд на Ренье и окинув меня сочувственным взглядом. Но явно не настолько сочувствующим, чтобы снять с меня путы, хотя Ренье и сказал, что я могу уйти раньше.

Я внимательно изучаю Ренье. Завещание короля — это последнее желание босса мафии, список вещей или даже одно желание, которое навязывается его предшественнику. Не каждый босс мафии дает своему предшественнику "Королевскую волю". Некоторые умирают, так и не успев этого сделать. Но мой отец медленно умирал на больничной койке после автокатастрофы — из всех смертных способов умереть. У него должно было быть достаточно времени, чтобы продиктовать завещание короля. Учитывая то, что я видел, все, что он сказал, имеет отношение ко мне. И, судя по нежеланию Ренье, он не хочет этого делать.