Шрифт:
Кажется, был один поляк... Да, поляк, изумительный писатель; Блейд не помнил его имени, но не сомневался, что читал перевод с польского. В его романе люди тоже не могли убивать (правда, не возбранялось отдать соответствующий приказ роботам), и постепенно раса человеческая стала вырождаться. Вместе с войнами, преступлениями и кровавыми конфликтами исчезли героизм, самопожертвование, отвага... Та крепкая закваска, что, перебродив, превращалась раньше в жгучий огненный джин - или, на худой конец, в пиво, - давала теперь только приторно-сладкий манговый сок.
Но Найла не была такой! Смелая маленькая женщина... Смелая и в мыслях, и в поступках, и в любви. Да, она не могла послать стрелу в человека, но руки ее крепко держали руль у того проклятого гарторского берега... Она не сошла с ума, когда его меч и фран залили кровью палубу "Катрейи"... А как она вела себя в Доме Пыток в Ристе!
Теперь Блейд понимал, что Найла вовсе не упала в обморок. Вероятно, южане многого достигли в психологии и умели управлять и своими чувствами, и телом - даже вызвать по желанию смерть. Когда ситуация стала безнадежной, Найла искусственно пришла в коматозное состояние или впала в транс, от которого до небытия оставался только один шаг. Она не выключила полностью зрение и слух - наверно, собиралась покончить с собой в тот миг, когда Канто изуродует или убьет ее возлюбленного, - и кое-что разглядела во время столь неожиданного визита Хейджа. Но вряд ли что-нибудь поняла... Впрочем, теперь это было не важно.
Странник опустил голову, уставившись на свои загорелые, покрытые ссадинами колени. Пожалуй, одну проблему он решил. Найла и этот ее сказочный корабль не были даром, бескорыстной помощью попавшему в беду путнику. И весь эпизод не являлся неким испытанием, в результате коего он мог получить или не получить - индульгенцию на отпущение грехов вкупе с пропуском в южный рай. Его проверяли! Элементарная проверка с помощью хорошенькой женщины, заманившей его в постель! Сколько раз с ним уже случалось такое и на Земле, и в мирах иных! И сколько раз он сам использовал этот вечный, как небеса, способ! Подсадной уткой - вот кем была его чернокудрая красавица!
Но почему же так щемит сердце? Почему перед глазами вьются, трепещут огненные языки, из которых, словно феникс, взмывает вверх чешуйчатый дракон с розово-смуглой наядой, прильнувшей к его шее? Почему щеки его стали влажными, а в ушах все звучит и звучит тихий прерывистый шепот: "Эльс, мой милый... Ты все уже сделал... Ты любил меня..."
Он припомнил наконец ту песню, что слышал когда-то в припортовом лондонском пабе. Да, там говорилось о девушке и о разлуке...
В такт шагам он начал чеканить про себя слова:
Все же логика - это упрямая вещь,
И мне кажется, я не смогу
переспорить ее,
Если в днище дыра - то вода будет течь,
Мой усталый корабль
постепенно
уходит под лед,
И порою мне хочется
просто брести наугад...
Но зачем в мою спину так пристально
смотрит твой взгляд?
Твой синий взгляд...
Нет спасенья в обмане
бушующих волн,
И, склоняясь под ветром,
я крепче сжимаю весло,
Но кто скажет, куда
мне нести свою боль?
Здесь чужая земля
и другое
склонение слов,
И в пустом переулке,
рукой прикрывая глаза,
Ты напрасно стремишься
увидеть мои паруса...
Ты прислушайся лучше
это поет моя свирель,
это плачет моя свирель...
И мне больше не важно,
что станет со мной,
Мир не бросился в пропасть,
я вижу, что все обошлось,
И на сумрачном небе,
пробитом луной,
Кто-то пишет нам новую сказку
без горя и слез,
Где в сиянии света с тобой
мы похожи точь-в-точь
Ты прекрасна, как солнечный день,
а я черен, как ночь...
Блейд упрямо закусил губу. Да, теперь существовала еще одна причина, по которой стоило стремиться на Юг! Он жаждал взглянуть на тех, кто послал к нему Найлу - милую маленькую беззащитную Найлу, которая даже не умела убивать... Он хотел посмотреть в глаза этим пацифистам, этим вонючим кроликам, этим слизнякам, которые не жгли, не резали, не стреляли - только послали ее на смерть.
Ну, даст Бог, он до них доберется, и тогда... Он их сотрет в порошок!
Гневно стиснув огромные кулаки, Блейд сильнее навалился на канат.
Глава 11. ЛОНДОН
– Чертовски рад за вас, Дж.! Я не сомневался, что вы сумеете выкарабкаться!
Наклонившись вперед вместе с белым больничным табуретом, Джек Хейдж осторожно сжал сухие пальцы старика. На губах Дж. появилась слабая улыбка:
– Ну, старая гвардия так просто не сдается! Зарубите себе на носу, вы, проклятый янки!