В тот день серьёзного разговора не получилось. Вернувшись к себе в комнату, Шириновский забегал, словно зверь в клетке, бормоча под нос невнятные слова:

— Так, что же делать, что делать? Нужно обязательно линять отсюда, иначе голову прошибут. Но как и куда? Или подождать ещё? Может, и вовсе уехать?

Сейчас он откровенно не знал, что лучше предпринять. Вроде бы он и шпион, а вроде и с крючка может соскочить, вроде бы и Родине помочь нужно попытаться, но сможет ли он вообще это сделать? Тут до прихода Гитлера к власти ещё ого-го сколько, а потом ещё почти целое десятилетие его правления. Может, безопаснее уехать на другой конец света? Что он вообще может сделать будучи обыкновенным штурмовиком?

Весь его политический опыт оказался в новых условиях почти бесполезен, всё приходилось начинать с самых низов и с нуля. Это изрядно бесило. Тихо ругаясь на турецком, он продолжал бегать по комнате, но приемлемых для него и Маричева вариантов не находилось. Да, со вторым голосом в его голове приходилось считаться, иначе частичная потеря контроля за телом, да и вообще…

А с другой стороны, сейчас ему такой шанс предоставляется повлиять на судьбу целого мира. Не отдельно взятой страны и даже не двух стран, а целого мира! И это может сделать он — Шириновский! Человек будущего, попавший в прошлое! С его послезнанием и опытом политической борьбы есть куда приложить свои силы, ох, как есть… А ещё его умение лавировать. Лавировать, лавировать и не вылавировать.

Ох, ох, ох, что же делать, как правильно-то поступить?

Разбуженный его метаниями, внезапно проснулся Маричев и сразу пошёл в атаку:

— Ты чего это удумал? Сбежать решил, еврей подлый!

— Еврей?! Да ещё и подлый?! — взвился в гневе Шириновский. — Ах, ты ж фашист проклятый, антисемит поганый!

— От антисемита слышу, на себя посмотри, кто ты сам сейчас такой. Сбежать он хочет. Я всеми силами страну свою спасти хочу, а он струсил, денег ему подавай больших, да комфорт, да власть. Да всего побольше, побольше…

— Я думаю. Не сбежать, а сделать лучше для нас обоих. Мы тут всё равно ничего не добьёмся. Я не трус, а ты вот когда в последний раз на связь с посольством или резидентом выходил? А?

— Давно. У нас уговор был, если есть что написать, то я оставляю послание в тайнике, если нет ничего, то выхожу на связь раз в три месяца, а то и в полгода. Последний раз выходил на связь в марте, оставил записку, что служу штурмовиком в младшем сержантском звании, на этом пока всё.

— Вот видишь, вот видишь! Сам струсил, ничего не делаешь, не рискуешь, наверх не лезешь, бездарь полный!

— Это я-то ничего не делаю?! — в свою очередь, взвился Маричев. — Я-то?

— Ты-то, ты-то, молодой Броз Тито! — съехидничал Шириновский. — Кто в драку лез в надежде на повышение и по голове получил? Ты! И что тебе от этого сделалось? Если бы не я, то ты бы давно уже сдох и тебя уже давно закопали или сожгли, как у вас, у немцев, принято, в крематории.

— Я не немец.

— А я не еврей, точнее, я не чистый еврей, и вообще, чистых евреев не бывает, все мы полукровки. Я, можно считать, русский, меня мать воспитала как русского человека.

— Угу, оно и видно…

— И ничего не видно, хватит. Я не знаю, что делать дальше, если ты знаешь, тогда слушаю твои предложения.

— У меня предложение только одно: до последней капли крови служить Родине, спасти народ и Россию.

— СССР уж тогда, а не Россию.

— Мне плевать на СССР, я хочу спасти Россию, а СССР сейчас и есть Россия… Я родился в России, я люблю Россию, я живу ради неё, а ты, продажная шкура, только и ищешь себе выгоду. Впрочем, а когда было с подобными тебе по-другому?

— Было, было, было! Я тоже люблю Россию, я тоже в ней родился, я говорю по-русски, я думаю по-русски, я живу по-русски! И вообще, где родился, там и пригодился, как говорится в русской пословице, так?

— Так, — согласился Маричев.

— Ага! Ладно, я понял, я остаюсь здесь бороться за власть и менять историю в нашу пользу, в пользу СССР и России, но предупреждаю, что это будет нелегко и мне придётся часто быть циничным подлецом, обманывать и искать денег, но не для себя, а для дела. Да и для себя тоже, иначе как я стану выглядеть в глазах тех, с кем буду на одной ноге?

— На войне любая подлость называется военной хитростью, а мы с тобой на войне, на самой жестокой и подлой войне, которые только были. В политике и на войне нет правил или догм, побеждает сильнейший и умнейший, а часто и подлейший. Делай что должно, а я буду тебе в том помогать всем, на что я ещё способен, но берегись, если ты вновь захочешь сбежать из боя.

— Это угроза?

— Предупреждение, Владимир… предупреждение. Я терпелив и сейчас, практически бессилен, но даже в этом состоянии смогу сделать так, что пропадем оба. Пусть я погибну, но и ты погибнешь тоже, Владимир Вольфович. Верь мне, я не обманываю… Мы, русские, никогда не обманываем, если уж наступает последний день, то он наступит для всех.