Ни похвалы, ни грамоты мы за свое варварство не получили. Как ни странно, не было и претензии со стороны кого-либо из горожан. Такое было время, что все безоговорочно признавали любые действия властей. «Значит, так надо», — разводили все руками, когда речь заходила о снесенной скульптуре. И на этом точка.

Но зато, когда мэр в очередной раз приказал мне засыпать так называемый Поганый прудок, что находится поблизости от военкомата, то тут я воспротивился и пообещал очистить его и по возможности благоустроить. Рабочие прокопали из прудка небольшую канаву и аккуратно спустили воду в Банный лог. А весь мусор, что находился на дне, извлекли и вывезли на свалку. Самым большим предметом, который обнаружили затянутый илом, оказалась кабина от трактора «Беларусь», которую столкнул в водоем какой-то умник. Когда дно обезвоженного прудка подсохло, его разровняли и засыпали слоем песка. Канаву от водостока так же сровняли с землей. Уже на следующий год талые воды заполнили прудок чистой водой. Чуть позже вокруг него разместили скамейки, посадили деревья, и возник небольшой уютный оазис, возле которого всегда можно встретить прогуливающихся пенсионеров или мамаш с детскими колясками. Когда прохожу или проезжаю мимо него, невольно думается, что далеко не все распоряжения начальства следует беспрекословно выполнять.

А гипсовый Менделеев, судьба которого оказалась столь печальна, вызывает во мне двойственное чувство: с одной стороны, он вроде действительно никому не мешал, его можно было подновить и сохранить как детище неизвестного нам мастера. Но по большому счету чернокожий силуэт великого химика смотрелся несколько нелепо, и рано или поздно его постигла бы та же участь.

…Как-то гуляя неподалеку от того места, где раньше находилась скульптура известного химика, встретил спешащую куда-то по своим делам старушку. Та, увидев меня, остановилась и задала мне непростой вопрос:

«А куда наш Менделеев ушел? Давно его не вижу…»

Мне не оставалось ничего другого, как ответить:

«Переехал в другой микрорайон, ему там квартиру дали».

Старушка некоторое время постояла молча, глядя на меня с недоумением, а потом, не найдя что сказать, покивала головой и согласилась:

«Ну, если так, тогда ладно, а то все думаю, куда это он делся?»

Все мы рано или поздно куда-то переезжаем. Кто-то на время, кто-то навсегда. И хорошо, если наше отсутствие заметят соседи, а может случиться, что и не вспомнят даже, что ты когда-то здесь жил, встречался с ними, о чем-то разговаривал. Так уж повелось: каждому отведен свой век, и никому этого не избежать…

На мой взгляд, у любого человека имеется своя путеводительница, которая направляет человека на тот путь, по которому ему предназначено следовать. Чаще всего это наши матери, но есть и исключения. Так случилось и у меня. Моей путеводной звездой в силу ряда причин стала моя родная бабушка Ольга Ивановна. И сейчас, после ее смерти едва ли не каждый день мыслями возвращаюсь к сказанным ей словам и, чего греха таить, пытаюсь хоть в чем-то быть на нее похожим.

Буквально в младенческом возрасте она была отдана на воспитание своим бездетным родственникам и прожила с ними, пока они не покинули этот мир. Со своей родной мамой она поддерживала отношения вплоть до начала войны, но потом, когда миллионы семей раскидало по разным городам и весям, связи их, насколько мне известно, оборвались. По каким-то непонятным причинам незадолго до смерти бабушка уничтожила почти все свои личные бумаги, в том числе и личную переписку. Потому судить, поддерживали ли они свои родственные связи, не могу.

После окончания Тобольской женской гимназии она вступила в комсомол и была направлена учительницей в близлежащие от Тобольска деревни Блинникова, Македонова и пр. Там и познакомилась со своим мужем, моим дедом, служившим землеустроителем.

Ее биография изобилует довольно интересными фактами, о чем она иногда после моих настойчивых вопросах рассказывал. Так, будучи гимназисткой, она присутствовала на церковной службе в Тобольской Мариинской гимназии, где среди почетных гостей находился не кто-нибудь, а сам Григорий Ефимович Распутии. Она в деталях описывала, как он был одет и чем запомнился. Но самое интересное, что он после окончания службы всех гимназисток одарял нехитрыми подарками: кому плетеные лапоточки, кому фаянсовая статуэтка, а ей был подарен золотой крестик с тремя рубинчиками. Значит, чем-то в свои десять лет выделялась она среди прочих? Как знать… Само собой, просил показать этот дар, но она с улыбкой пояснила, что в войну пришлось выменять его на продукты, как и многие другие ценные вещи. Крестик тот ушел за ведро подмороженной картошки. Интересно, носит ли сейчас кто-то его или он утерян, переплавлен на что-то иное.

Потом ее отправили на педагогические курсы в Москву, где у них преподавала сама Н. К. Крупская. Описывала ее она тоже довольно неохотно, запомнилось лишь, что особой опрятностью жена вождя не отличалась. Видно, внешний вид для партийных руководителей был не в чести, а может, просто иных забот было много, не нам судить.

И наконец, она была среди первых делегатов на открытии всесоюзного пионерского лагеря «Артек». В нашем семейном архиве хранится фотография, где моя бабушка и еще несколько таких же подвижниц пионерского дела сфотографированы на фоне горы Аю-Даг.

А потом у их семьи начались многочисленные переезды: сперва в Златоуст, где на свет появился мой отец, потом городок Тара, а оттуда дед, как тогда говорили, «завербовался» на десять лет начальником геодезической партии на Ямал. Как понимаю, точных геодезических карт на тот период составлено еще не было, и группа энтузиастов километр за километром обследовала и вымеряла этот необжитой край. В зимнее время дед чертил карты и схемы Ямальского полуострова, а его жена преподавала русский язык и литературу в так называемом Красном чуме, куда свозили детей аборигенов для обучения.