Шрифт:
Но я твердо знал: таким мне никогда не стать.
Тем более что любой подъем подразумевает спуск.
Иногда довольно стремительный.
Вплоть до соприкосновения с асфальтом.
И вслед за тем перед тобой закроются двери всех госучреждений…Уж так устроен тот мир, созданный по образу и подобию египетских пирамид.
Где на самой вершине помещается лишь кто-то один.
А все остальные с восхищением и завистью тянут шеи в сторону его сиятельного профиля.
А пирамиды, как давно убедился, есть олицетворение вечности. Проникнуть куда могут лишь избранные.
Потому любая геометрическая фигура вызывает у меня не восторг, а ужас от ее совершенства и недоступности.
Мне куда ближе формы попроще.
Будь то заячий след, воронье гнездо или бобровая плотника.
В них заключена иная красота, живущая в каждом нормальном человеке.
Таком же, как и я, противнике параллельных прямых и пятиконечных звезд.
…И вот после недолгих размышлений решил: в моем случае обрести свободу, можно лишь сделавшись промысловиком-охотником.
Ни больше и ни меньше!
И остаток жизни, а мне он мыслился совсем недолгим, стоит провести в лесу.
В глухомани.
В избушке.
Стоящей на берегу чистого ручья, незамутненного чьими-то котелками и фляжками.
С водицей в нем, пригодной лишь для моего индивидуального потребления.
И выбор был сделан…
Той же осенью увез меня гусеничный вездеход в непроходимую тайгу, где второй год пустовала желаемая мной избушка без вести пропавшего охотника.
…И был там хрустальный ручей.
И сумрачные ели…
И даже поленница неизрасходованных дров!
И кое-какая посуда в жилище об одно оконце.
И тишина…
Не омрачаемая скрипом тормозов, чьими-то пьяными криками или бравурными маршами в дни всеобщих торжеств.
А рядом с избушкой на девственно чистом снегу виднелись следы разных птиц…
А чуть в стороне — утоптанная лосиная тропа вечных лесных странников.
И множество других признаков отныне соседствующих рядом со мной таежных жителей.
…И было первое незамутненное спешными сборами на службу утро.
И первая лыжня меж смотревших на меня с усмешкой вековых елей.
И мелькнувший на верхушке одной из них рыжий беличий хвостик.
И первый удачный выстрел…
И осознание собственной силы и всевластности, безнаказанности и вседозволенности.
Даже не верилось, что ты наконец-то никому не подвластен…
И можешь заниматься тем, чем сам считаешь нужным.
И не исполнять чьи-то там мудрые распоряжения свыше, покорно отчитываясь о достигнутых успехах в конце каждого трудового дня.
И продолжалась такая моя эйфория то ли неделю, то ли чуть больше…
А потом накатила тоска…
И тупой вопрос: зачем мне все это нужно?
Кому от того польза, что ты коптишь небо, отапливая отсыревшую избушку?
Зачем стреляешь в безобидных белок и молодых тетеревов, с любопытством взирающих на твои хлопоты прямо с крыши твоего временного жилища?
Почему я должен все время кого-то убивать?
Только для того, чтоб ощутить себя великим траппером?
А не жить в ладу со всем живым, имеющим точно такие же права на существование?
Как и ты…
Всего лишь пришелец на их законную территорию…
…И было постыдное возвращение в черту своей прежней городской оседлости.
Несколько бессонных ночей.
Сна не было.
Но в глазах стояла избушка об одно оконце.
И тихий ручей…
И заячьи следы на снегу…
А рядом две параллельные прямые от моих лыж…
Которые почему-то никогда не пересекутся…
Как моя судьба не пересеклась с охотничьим промыслом…
О чем, честно скажу, не очень и жалею.
Прямых дорог в этой жизни не бывает…
А вот параллельных много, поди угадай, которая твоя…
…Если всю жизнь идти слишком быстро, забываешь, что оставляешь позади себя.
И наоборот — идя медленно, постоянно оборачиваешься назад.
Рискуя никогда не выбраться из цепких объятий прошлого.
Остановишься… — и рискуешь остаться в прошлом.
Так что каждый из нас обречен на выбор между прошлым и будущим.
Неизвестное — манит, отжившее — не отпускает…