В июле 2001 Яна с Мартинoм наконец-то собрались поехать в Россию, впервые, за два года. Б.Д. был страшно расстроен, что Яна уезжает, да на целых три недели. Казалось, все боялись, что она не вернется по каким-либо причинам назад. В Америке даже неделя отпуска считается несказанно большим сроком. Прямо скажем печально, что люди проводят на ненавистном рабочем месте большую часть жизни, оплачивая счета. Многие имеют по несколько машин, компьютеров и телевизоров в доме (конечно не ассистенты библиотекаря), но они почти никуда не ездят, и мало что видят. "Мне кажется, люди просто боятся, что во время их отсутствия начальник может догадаться, что можно вообще прекрасно без них обойтись", -- смущенно обьяснил Яне Джеймс. (Может, как Реймонд, категорически не желавший уходить в отпуск уже более трех лет? ( а ведь у него была семья...) В этом смысле педагоги, имеющие летние, осенние и зимние каникулы, воистину счастливые люди.

Мартин на этот раз в Россию ехать не хотел. -- У меня очень плохое предчувствие... Я не могу оставить Алекса на его сумасшедшую мать, нет - ты поезжай одна. -- Хорошо, давай я отменю твой билет. Жаль, что за твою визу нам не вернут потраченного. Позвони Надаву и отмени все. Яна давно договорилась, что за их домом последит сын Мины Надав. 18-летний красавец парень страшно обрадовался возможности пожить 3 недельки без строгого надзора своей мамы. Хотя сама Мина уже сидела на чемоданах, собираясь первой из всей семьи лететь домой. Мартин, разрываясь между сыном и женой, провел бесонную ночь, но утром решил все же лететь вместе с ней. Билеты были очень неудобные: Сакраменто - Сиэтл - Москва -- Петербург. Тот беспересадочный рейс Сан-Франциско -- Петербург давно отменили. После всех злоключений, они зареклись когда-либо еще летать "Аэрофлотом", а тем более - через Москву.Когда, добравшись до Сиэтла, повстречали у стойки мрачные, недружелюбные физиономии русских работниц этой авиакомпании, Яна почувствовала себя иностранной подданной. И одета она была теперь странновато - а ведь прошло всего два года!

В Москве их самолет приземлился с большим опозданием. Кое-как с тяжеленными чемоданами добравшись из международного до местного аэропорта, они обнаружили, что опоздали на питерский самолет. У окошка дежурного собралась толпа, кондиционеров не было при 35-градусной жаре. Яна побежала раздобыть воды. Сунув продавщице 15 рублей, она попросила две бутылки, без газа.

– - Вы чего это, девушка, только одна бутылка стоит 17 рублей! -- А, простите, я два года не была на родине... Затем, красная, как помидор, Яна помчалась на поиски телефонной карточки, чтобы предупредить родителей о том, что они прилетают позднее. Все телефону родственников были заняты, и как всегда ее выручила верная Наталья. Мартину тем временем повезло: как американскому гражданину ему без проволочек выдали билеты на ближайший рейс (все товариши с русскими паспортами провожали иностранцев завистливыми взглядами)... Друг семьи Леня привез Яниных родителей в Пулково на своей машине. Tаким счастьем было всех обнять! При взгляде на отца у Яны сжалось сердце - как же он высох, и на лице какие-то красные пятна... "А ты совсем не меняешься, девочка, -- сказал он, -- такое же лицо, каким было и в 20 лет..." Квартира родственников Яны на канале Грибоедова летом пустовала, -- та самая квартира, где 3 года назад Яна и Мартин поливали летом цветы. Петербург поразил отвыкшую Яну загазованным воздухом (начался аллергический кашель), ароматами сигарет и пива, и лежащими на асфальте нечистотами. -- Если бы я знал, то привез бы резиновые сапоги, - проворчал Мартин, глядя на эти украшения. -- Нет, нет, вы не подумайте, -- успокаивали их родственники, -- это лишь временное явление - забастовка дворников... Яну разбудил колокольный перезвон в Никольской церкви, и ее пронзило ощущение счастья и узнавания. Несмотря на отсутствие горячей воды, сплошь и рядом раскопанные улицы, летний Петербург был прекрасен своей щемящей красотой, особенно их любимые пригороды. Она оказалась в обьятиях своей прежней жизни. И началось: телефоные звонки с утра до ночи, встречи, поездки, театры, музеи и визиты, визиты. Яны на всех не хватало. Даже московская подруга приехала их навестить. Здесь Яна была как рыба в воде, сама собой. Все ее знали по многу лет. А как приятно было разговаривать на родном языке... -- Скучаешь по Петербургу? -- Нет, скучаю по людям, а Петербург всегда для меня был очень тяжелым городом с грустными воспоминаниями... Там мне в образе Родины снится в основном Рождествено - теперь абсолютно понимаю ностальгию Набокова по этим местам...
– - Как странно, говорят, все через какое-то время в Америке начинают страшно скучать по Питеру, -- удивилась одна знакомая. -- О чем ты говоришь?
– поддержала Яну ее крестная, -- забыла, что у нас на Ржевке творится вокруг дома и на что ты недавно наступила на лестнице? Стала бы ты скучать по такому? -- Kак мне вам обьяснить? Питерская земля пропитана кровью, и сам город построен на костях - ни для кого не секрет. А в Сакраменто совсем другая энергетика, хотя я и называю его "деревенька моя, Сакраментовка". Калифорния принадлежала Мексике до 1850 года, стало быть, Гражданская война между и Севером и Югом эти территории не затронула. Кроме конфликтов с индейцами и человеческих трагедий во II-ю Мировую, я, пожалуй, и не припомню войн в истории этого города. Мне там легче дышится, и если бы не моя работа, то была бы абсолютна счастлива,-- поделилась Яна. Больше всего Мартину понравилось у родителей Яны на даче, в Рождествено - там он даже спал без привычных снотворных. Дом в Рождествено построил Янин дедушка по материнской линии, когда вышел из сталинских лагерей и ссылки. После смерти деда и бабушки там продолжала жить Янина тетя (мамина сестра). Каждое лето на каникулах в детстве Яна счастливо проводила со своей бабушкой и далее, на протяжении всей жизни, приезжала на семейную дачу. Это была ее Тара. Ее прикосновение к счастливому детству. Янин отец провел для нее с Мартином эскурсию по местам Достоевского и Набокова в Петербурге. Они также прошлись той дорогой, по которой Раскольников шел убивать старуху-процентщицу. Янин отец знал свой город досконально и был счастлив разделить накопленные годами знания. Мартин наслаждался отпуском, душевной теплотой окружавших их людей, а главное - удаленностью от своей бывшей супруги и ее бесконечных притязаний. Кульминацией пребывания стала их отвальная в квартире у родителей, на Фонтанке. 8 августа там собрались почти все друзья и родственники, пели, шутили, произносили замечательные тосты. Общество было преимущественно женским: на 20 дам всего 4 кавалера, включая Яниного отца. На получившихся фотоснимках, -- Яна бережно хранила самый любимый - она рядом с отцом - оба такие веселые! Хорошо им было вдвоем, но - мало отпущено времени. -- Сколько красивых, умных и одиноких женщин, -- удивился Мартин,-- я давно читал о плачевной статистике, но другое дело, когда сталкиваешься вплотную... -- А я тебе давно говорила, -- насупилась Яна, - сначала сталинские репрессии и II-я мировая война, после - Афган и Чечня... Затем, кто из мужиков не успел спиться, тот сбежал за бугор... Посмотри, в Рождествено вымерли все соседи мужеского пола, даже Серега, с кем мы играли в детстве, - все по пьянке. Вырождение налицо! Все мои подружки не замужем, даже родная сестра в разводе. Так что, дражайший, тебе есть где тут разгуляться... Провожали их в обратный путь Янины родители и муж троюродной сестры. В аэропорту Мартин "взял на себя тещу": "Вера, не надо плакать, пожалуйста". А Яна держала своего папу за руку. Отец был измучен недавними хлопотами из-за гостей и мечтал сбежать в свое любимое Рождествено -- ведь до начала занятий в консерватории оставалось совсем немного. В Шереметьево, возле барьера таможни, разыгралась душераздирающая сцена: пожилая женщина с маленьким мальчиком громко молила таможенника ее пропустить, несмотря на потерянные ею документы. Здоровенный таможенник поспешил удалиться, и на смену ему выполз другой, тоже с лицом, не обремененным интеллектом. Яне вспомнился плакат у таможни в Сакраменто: "Мы - лицо нашей нации!"... Последняя увиденная картина: женщина с рыданиями встает на колени перед чиновником на глазах у тысячной толпы... Пассажиров "Аэрофлота" пропустили через контроль самыми последними -- перед ними пронеслись направляющиеся в Анталию и на Канары. После Шереметьева Яне наконец-то безумно захотелось домой, в их чистенький и спокойный городок. Да, она почувствовала, что возвращается к себе домой.

* * *

11-го сентября 2001 года, по дороге на работу, подьезжая, как и обычно, к мосту через Американскую реку, Яна заметила огромное скопление машин, направляющихся в сторону от университета. Решив, что произошла серьезная авария, она продолжала медленно продвигаться вперед. Нет, такого ей еще не проходилось видеть, и она позвонила Мартину по сотовому телефону. "Как, ты ничего не слыхала?
– вскричал он.-- В Нью-Йорке бомбят! Срочно возвращайся домой!" Но выехать теперь не представлялось возможным - все спешили покинуть территорию университета. Яна припарковалась и пришла в свой отдел с опозданием на 40 минут. По приказу президента всем кафедрам и отделам разрешили закрыться и уехать домой -- за исключением библиотеки. По словам администрации университета, библиотека являлась жизненно необходимым отделом кампуса. Велено было работать. Каждый день после 11-го Яна с надеждой уставлялась в телевизор: ей хотелось верить, что людей вытащат из-под завалов. Многие понимали, что после этой скорбной даты жизнь в Америке да и в других странах никогда не будет прежней.

Едва очухавшись от этой трагедии, Яна узнала по телефону от крестной о папином диагнозе. Как раз перед самым Днем Благодарения. Пришла беда -- отворяй ворота. Мартин повез Яну и сына на прогулку в их парк Санта Анита. На небе стояли серые тучи, предвещавшие бурю. Они услышали странные звуки, доносившиеся из соседнего парка через дорогу. -- Неужели это фейерверк по случаю праздника? Раньше у нас его не было, -- поинтересовалась Яна. -- Бежим скорее обратно к машине - там перестрелка, видишь? Парк напротив считается неблагополучным местом, где черные постреливают,-- Мартин подхватил Алекса на руки и они все быстренько скрылись. К вечеру шквалистый ветер повредил провода, и у них в доме отключили электричество, а вместе с ним горячую воду и отопление. Плита была тоже электрической. Это были самые холодные и тоскливые каникулы для всей семьи. Мартин растопил камин, но тепла не прибавилось. Яна выплакала все глаза. Уже 5-го декабря ее отцу сделали операцию -- вырезали весь желудок, чем продлили жизнь. В палате с ним лежал драматург Александр Володин, который вскоре умер, не приходя в сознание. -- Сколько я умоляла его, пойди к врачу обследуйся, -- рыдала Янина мама по телефону,-- а он что? "Отстань и не трепли мне нервы!" Ходили вдвоем, как дураки, к шарлатану с трубочкой... -- Мама, мужчины почти всегда так, -- отец Мартина тоже не ходил к врачам, и что получилось? Но у папы худшее позади. Хочешь, я приеду и помогу тебе ухаживать? -- Нет, не надо, девочка, я пока справляюсь, ничего... Словом, это был долгий полет над пропастью, и все проблемы на работе с Б.Д. стали отходить на задний план. Яна начинала покрываться броней. Теперь он начал терзать Дэбби и Летицию, настойчиво посылая всех на какие-нибудь университетские курсы. Яна знала, что все американцы стремятся к самоусовершенствованию в любом возрасте, но делать это по указке Брика ей совсем не хотелось. Когда Дэбби и Летиция узнали, что Яна намеревается получить "Магистра", так как "Бакалавр" у нее давно уже есть, они чуть на свалились под стол. У Дэбби за плечами был только двухлетний юношеский колледж, вроде российского техникума, а у Летиции один год прослушанных лекций в университете на Аляске. Коллежанки давали Яне понять, что наверняка уровень образования в России низкий, что ей без особого труда удалось получить свой красный диплом, и так далее. То ли дело у них в Америке - надо сдавать математику даже на гуманитарном факультете, и, мол, поэтому они решили не связываться с дальнейшим образованием. Блажен кто верует! Яна решила поступить в так называемом "открытый университет" и перейти затем в библиотечную школу. Все говорили: "Яна, тебе сам бог велел! Библиотекари так много получают..." То, что в России привычно звучит как "библиотечное дело", в Штатах называют Library Sciences (библиотечные науки), приравнивая их, таким образом, к настоящим наукам. Мартина это всегда сильно раздражало, как и Яну, в особенности их псевдонаучный язык. Заполнив пачки бумаг, она вдруг узнала, что прием в открытый университет приостановлен в связи с большим числом желающих и нехваткой средств. А в школу в Сан-Хозе ей страшно не хотелось поступать, даже на заочное - это было дорого и занудно повторять все, что давно уже знала. Это только Брик мог таскаться туда во времена своего студенчества, тратя на дорогу порой по семь часов. Консерватории в Сакраменто не было да и музыкальные библиотекари не водились. Со временем, глядя на происходящее в библиотеке, она и вовсе передумала учиться на американского библиотекаря, занимающегося в основном административной деятельностью и связями с обшественностью, к чему Яна никогда не стремилась. Яна могла, несомненно, начать изучать что-нибудь другое, нежели библиотечное дело, но находиться среди местного молодняка одетого в драные джинсы, с проколотыми носами, татуировкой в различных местах -- нет, увольте.

Жизнь текла по спирали. После летне-осеннего перерыва 2001 года, ее вновь пригласили подрабатывать в комплектовании почасовиком. В ту зиму на 5-м этаже все помрачнели -- умерла Линда, темнокожая LA II, от рака поджелудочной железы, сгорела в 52 года. За месяц до смерти Линда стала бабушкой... До болезни она приходила на работу позже остальных и сидела допоздна. Каждое утро она вкатывала чемоданчик на колесиках и тяжелой поступью направлялась к своему столу, отгороженному у окна. Сразу включала кофеварку и частенько спрашивала у сослуживцев: "Какой сегодня день недели? Только вторник еще, не среда? О, как я устала, скорее бы пятница..." Линда всегда приходила на работу с наложенным макияжем, ярким маникюром и хорошо одетая. С Яной она всегда была очень мила. Всем Линды не хватало. Но вскоре в отделе появилось новое лицо. Приблизительно зимой 2002 года на 5-й этаж была переведена Элизабет О'Брайен, либо просто Лиз. Тоненькая крашеная блондинка, с лицом, изрезанным морщинами, всегда разодетая в красочные блузки и слаксы в стиле свободного художника, она была настоящим ветераном этого университета, продержавшись в нем около 36 лет. Вначале она преподавала историю искусства и работала на кафедре, откуда ее перевели в библиотеку. Обладая острым язычком и неуживчивым характером, Элизабет повсюду наживала себе недругов.Так, в один погожий осенний денек, вся библиотека получила мэйл с личной перепиской двух сотрудниц отдела аудио-видеоматериалов - Элизабет и негритянки Рус. Из-за ошибочного нажатия кнопки, компьютер разослал это мэйл, содержащий замечательные образчики разговорной речи двух ненавидящих друг друга дам. Янин лексикон весьма обогатился по прочтении этого шедевра. После унылых и официозных электронных писем, постоянно засоряющих ее почтовый ящик, приоткрылась завеса, обнажающая истинные библиотечные реалии. "Вот так мне надо бы было научится разговаривать с Б.Д.", -- сожалела Яна... В результате Элизабет устроилась у окна, рядом с Диком. Долгое время Яна очень осторожно к ней относилась и не откровенничала. Лиз же явно симпатизировала русской, рассказывая о своих многочисленных путешествиях за границу. Любимыми ее странами были Испания и Египет. Они с мужем, подучив испанский, арендовали машину и ездили по Испании, останавливаясь в отелях. А когда выйдет на пенсию, Лиз мечтала поселиться в Египте: " Всего за 200 тысяч мы можем купить новый кондоминимум с видом на воду и слугами! Представьте только себе..." -- Как бы я хотела проснуться с мужем в Париже, вместо Штатов, -- томно говорила она Яне, -- Я знаю, американцев сейчас почти нигде не жалуют, особено наше тупое правительство, но я всем говорю, что мы из Калифорнии, а не из Штатов, и народ меня понимает... -- Лиз, а вам довелось побывать в Ирландии? Мой муж хотел бы там жить - и язык не надо учить... -- О, нет - язык там совершенно непонятен, то есть их диалект. Разумеется, я туда ездила, руководствуясь желанием побывать на родине своего деда О'Брайенa, но нет, жить бы я там не смогла. С Яной Лиз смело делилась своим мнением о начальстве и вообще библиотекарях, которых она явно не уважала: "У нас очень сильный контингент ассистентов библиотекарей, но библиотекари - это же анекдотично. А вообще, Яна, никому здесь нельзя доверять..." Однажды утром, торопясь на работу, Элизабет увидала машину Дика: он неуклюже припарковался на стоянке возле библиотеки, наехав на белую разграничительную линию. Сам Дик грузно возлежал на руле, а мотор автомобиля продолжал работать. Элизабет встревожилась, что Дику, возможно, плохо с сердцем и набрала по мобильнику "911". Приехала полицейская машина с дежурными по кампусу. Через приоткрытое окно они закричали: "Сэр, вы в порядке? Как вы себя чувствуете?" Сэр наконец приподнялся, уставившись на них осовевшими глазками, eще не проснувшись окончательно: -- А? Что? Кто вы такие? --Мы офицеры полиции, волновались, что вам плохо, да и выхлопными газами могли бы отравиться... С тех пор на Элизабет Дик имел большой зуб, но она подчинялась непосредственно Доннелле, которая тоже ее не жаловала, и на первой аттестации поставила ей "неудовлетворительно". Элизабет холодно произнесла, сощурив колючие глазки: " Ты что же, хочешь начать со мной войну? Давай, но тебе ее не выграть - у меня хорошие связи в отделе кадров, и я не перед чем не остановлюсь..." Доннелла, недолго думая, исправила характеристику, как поведала Лиса Яне, избегая детального рассказа. "Oна вообще-то ничего, с ней можно договориться, за исключением одного - она не выносит никакого напряга, особенно из-за дополнительной работы,- уж этого она никому не прощает", -- обрисовала Доннеллу Элизабет. А в воздухе отдела серийных изданий, как писал классик, чувствовалось нечто неизьяснимое. О других весьма скандальных событиях Яна, как и обычно, узнала одной из последних и следующим образом.

В январе 2002 года ее вызвал Брик в свой кабинет. Яна с Летицией были против очередного бессмысленного нововведения Брика в работе судентов. Чего-чего, а от Яны Брик такого не ожидал, и позеленел от злобы: "Если Летиция не будет мне подчинятся, я заставлю ее стоять на улице и продавать автомобили,-- завопил он, -- А то хорошо ей сидеть в теплом офисе... В ее послужном списке много такого, после чего ей бы лучше сидеть тихо и помалкивать..." Яне послышалась прямая угроза и в свой адрес. Вдруг Б.Д. сообщил, что саму Яну чуть было не перевели работать на полную ставку в комплектование, насовсем. Оказалось, что Дик не прошел испытательный срок на должность начальника отдела комплектования, и Доннелла не подписала его аттестационные документы, что было из ряда вон выходящим событием. Сама Доннелла уехала в долгую командировку. Продолжая, изогнув в изумлении брови, Б.Д. вскричал: "Доннелла просто не хочет видеть его на 5-м этаже! И мы уж было хотели забрать Дика в серийные, а тебя отправить на помощь комплектованию. Ты бы делала все, кроме административной работы...Но сейчас все изменилось: Дик пожаловался в профсоюз, и его оставили в покое..." Словно топор пролетел за Яниной спиной, жила она себе и не догадывалась о своей великой миссии. Переходить сейчас, когда ее папа между жизнью и смертью, Яна никуда не могла, тем более на полную ставку. Тогда бы и отпуск сократился до двух недель. Нина ее успокоила: "Без твоего согласия они не имеют права тебя куда-либо переводить!".

На исходе зимы их библиотечное болото расшевелило еще одно волнующее событие - Патрицию Ларсен, директора библиотеки, уволили, переведя ее на так называемое здесь "особое задание". По слухам, эта дама давно нажила себе многих недоброжелателей в университете, и поэтому ее неосторожное высказывание в адрес японских американцев стало для нее роковым. Выступая перед большой аудиторией, Патриция коснулась мрачного периода в американской истории, когда, во время Второй мировой войны японцев, проживающих в Штатах, отправляли в концентрационные лагеря. Тогда этих несчастных людей называли пренебрежительно Jap. Неосторожно употребив это слово, даже в историческом контексте, Патрисия, как бы оскорбила и ранила национальную гордость японских американцев, за что ее и "ушли". Все в библиотеке вскоре получили письмо, составленное миссис Ларсен с обьяснениями и извинениями, мол, она не хотела никого задеть. Тем не менее она благополучно "дорабатывала" надомницей, выполняя особый проект, до своей изрядных размеров пенсии. А в библиотеке начались поиски нового директора. Пора безвременья повлияла на решение администрации оставить Дика в должности начальника, дабы не выносить сор из избы. Любыми методами здесь старались избежать скандалов и огласки. Между тем Доннелла выглядела весьма подавленной и по другим причинам. Она разводилась с мужем. Однажды во время какого-то празднования, она поделилась с Яной, что всегда была несчастлива со своим мужем-психологом, и они много лет прожили как чужие. Она ждет не дождется, когда дети закончат школу, и тогда официально оформит развод. После получения письма Патриции, прочитанного Яной, к ее столу подкрался Б.Д. и прошипел: -- А как ты думаешь, есть ли в нашем отделе харассмент национальных меньшинств? -- Я очень не люблю это слово - харассмент, Брик. А как вы думаете, есть ? Он вспыхнул до корней волос и, перекосившись, уполз в кабинет. Опасаясь прихода нового режима в библиотеку, он какое-то время не мучил Яну, по крайней мере до лета. Она не находила себе места из-за волнений за состояние отца. Подумывала ехать в Россию надолго и ухаживать за ним. В иммиграционном центре ей разрешили бы нахождение за границей по уважительной причине вплоть до 6 месяцев. Дик и Доннелла спросили Яну, когда она планирует идти в отпуск. Брика это не волновало, поэтому Яна и не торопилась сообщать ему, тем более не могла сама определиться с датами. Решила уведомить за месяц, как и раньше. Тут ее здорово подвела Летиция, вольно или невольно заложив перед начальником: "Как, ты не знаешь, что Яна надолго уезжает? Весь 5-й этаж давно знает!" Злорадно сверкнув глазами, Летиция отправила Яну в его кабинет. Атака была столь внезапна, что Яна не могла дождаться паузы в сплошном оре этого самодура, чтобы защитить себя, и когда он наконец закрыл пасть, у нее уже катились слезы по щекам. На сердце у нее зияла кровоточащая рана: вдалеке тяжело болел ее отец, человек, которого Яна любила, пожалуй, больше всех на свете. Брик же просто взял и засыпал эту рану солью. -- Без моего разрешения даже не вздумай покупать билеты! Я твой менеджер, и пренебрегать мной не в твоих интересах. Все знают о твоем отпуске на 5-м этаже, кроме меня! Я могу запретить тебе уходить в отпуск вообще, тем более, что Дэбби все лето будет работать лишь 2 -- 3 дня в неделю, поэтому кто-то должен быть в отделе! -- Брик, -- Яна сдерживала рыдания, -- у моего отца рак, и мне, скорее всего, придется уехать надолго. Доннелла не против моего отпуска. -- Доннелла к этому не имеет никакого отношения, я твой начальник. Что ж, у всех у нас умирают родители. До Летиции тут работала черная американка, у которой в один год скончались муж, сын и отец. Ей пришлось отсутствовать на работе подолгу. Я ей написал в целом положительную характеристику, но в графе "посещаемость" поставил "неудовлетворительно". Это, конечно, была не ее вина, но факт оставался фактом - отсутствовала подолгу... Когда твоя семья ожидает похороны? Яна готова была его растерзать после этих слов: -- Мы уверены, что отец поправиться, так как метастазов у него нет! -- Всем известно, что рак - неизлечимое заболевание. -- Я хочу поговорить с Таной и попросить у нее отпуск за свой счет по семейным обстоятельствам, если с вами мы не можем договориться. По глазам Брика, Яна поняла, что попала в цель - он покрылся красными пятнами.
– - Не надо говорить с Таной - мы отпустим тебя и так. Сожалею, что это случилось, я думал, что ты просто едешь развлекаться в прекрасном городе Санкт-Петербурге. -- Летиция знала, что мой папа так болен. -- Мне она ничего не говорила. Пиши заявление об отпуске, а я поговорю с Доннеллой о твоих обстоятельствах. Янины нервы были оголены. Летиция с виноватым лицом пыталась ее успокоить, но Яна рыдала, уткнувшись в свой письменный стол, не подпустив ее к себе. Доннелла отнеслась ко всему по-человечески, разрешив Яне взять "больные"дни, отпуск, переработку, и если не хватит, дать им знать об этом в письме. тогда ей оформят экстренный отпуск без сохранения содержания. Поговорив с людьми на 5-м этаже, Яна узнала, что многим из них приходилось отпрашиваться по печальным поводам, и Тана, замдиректора, обычно шла навстречу. К тому же многих библиотекарей не бывало на рабочем месте по 3 месяца без экстренных обстоятельств, и ничего!