— Держала варианты открытыми. — Она пожала плечами, положив запястье на руль, и ускорилась, не обращая внимания на стук дождя. — Я жила с Верой, Региной и Табби.

— Твоему отцу следовало бы с ней развестись.

А еще лучше — бросить ее, как только он увидел, что Фэрроу нежелательна в этом доме. Я втайне питал к этому человеку довольно поганые чувства.

Теперь он мертв, но не настолько, чтобы искупить вину за то, как он обошелся со своей дочерью.

Фэр закусила нижнюю губу, обдумывая мои слова.

— Он был похож на меня. Он очень хотел иметь семью, во что бы то ни стало. И… я думаю, это ослепило его. Возможность быть принятым в нее. — Она сделала паузу. — Вот почему я не строю отношений. Я не хочу совершить ту же ошибку. Отдать слишком много себя не тому человеку.

Машина с грохотом остановилась. Фэрроу нажала на ручной тормоз перед знаком, запрещающим парковку.

Я схватился за ручку двери, подавляя рык. Вокруг было пустынно, Приус был единственной машиной в кромешной тьме.

Я смотрел на ее профиль, пока мой пульс приходил в норму. Как слиплись ее ресницы от дождя.

Мой телефон жужжал в кармане, сообщение за сообщением. Без сомнения, от Эйлин.

Я не мог заставить себя беспокоиться. Для женщины, которая утверждала, что ей не нужны романтические отношения, она слишком часто искала меня, чтобы мне это нравилось.

Фэрроу повернулась ко мне лицом.

— Посмотри на себя.

Она взяла мои руки в свои. Мои руки тряслись так сильно, что ударялись о центральную консоль и сиденье.

По шее поползло тепло, согревая щеки и уши. Я был смущен, и напуган, и взбешен, и жив. Настолько живой, что задыхался от избытка кислорода.

Никогда раньше я не выходил так далеко из зоны комфорта. Для меня войти в незащищенную машину было равносильно прыжку с самолета без парашюта.

А войти в нее под дождем? С таким же успехом можно было попросить меня сначала перерезать себе вены.

— Кто тебя обидел? — Она смотрела на меня ангельскими глазами, которые видели добро там, где его не было. — Кто сделал это с тобой? Почему ты такой?

Я уставился на деревья впереди, наблюдая, как они раскачиваются, словно молящиеся на бдении.

— Я не из тех, кто говорит о своих чувствах.

— А я не из тех, кто трахается с боссом. — Она сжала мою руку, успокаивая меня по-своему. — Мы оба не в своей тарелке. Давай поговорим.

И в этот момент, когда мне казалось, что лес поглотит мой секрет и унесет его в могилу, я решил совершить тактическую ошибку, но только ради того, чтобы угодить этой женщине.

Я передвинул не тот камень.

— Когда мне было 12, мы с папой забрали его подарок для мамы на годовщину. Кулон.

Ее глаза расширились.

— Другой кулон в наборе.

Я кивнул.

— Когда мы возвращались, грузовик врезался в нашу машину и перевернул ее. Папа закрыл меня своим телом и умер.

Я — единственное солнце в мире, которое приносит тьму.

— Зак…

Я перебил ее, произнося четкие, ровные гласные.

— Но у него не было привилегии умереть мгновенно. Грабли пронзили его тело, превратив его смерть в медленное и мучительное испытание. Все это время он наблюдал за мной, его глаза становились все более красными, а лицо — все более синим.

Фэрроу вздохнула, но ничего не сказала.

Я продолжил.

— Я видел, как он теряет свою жизнь в реальном времени.

Даже сейчас я вижу, как он умирает на моих глазах. Мне не потребовалось много усилий, чтобы вызвать этот образ.

Желчь поднялась к горлу. Я сглотнул ее, заставив себя выплюнуть все остальное, что произошло.

— Из-за того, что машина опрокинулась, бензин просочился в двигатель. Им пришлось разбирать машину по частям, прежде чем они вытащили меня. Несколько часов мертвое тело отца лежало поверх моего, и его кровь капала на меня.

Фэрроу крепче сжала мою руку, побуждая меня продолжать.

— Сначала кровь лилась на меня, как поток. Но, в конце концов, она замедлилась до капель, время от времени брызгая мне на лицо. Я даже не помню последних слов отца. — Я сглотнул, зажмурив глаза, зная, что это не сотрет воспоминания, но желая этого. — В тот день шел дождь. Было так холодно, что папа, наверное, почувствовал это в своих костях, когда делал последний вдох.

Воздух с шумом покинул ее легкие.

Я знал, что она жалеет меня. Как и большинство людей. Именно поэтому я отказывался кому-либо рассказывать об этом. Даже психотерапевту, к которому меня отправила Селеста Айи, пока мне не исполнилось шестнадцать.