Шрифт:
— Ты спросил совета у своих друзей? — Она закрыла рот рукой и заржала.
Я не удержался и тоже улыбнулся.
Ее счастье было заразительным.
— Перестань выглядеть такой самодовольной, — приказал я.
— Тебе хотя бы один или два понравились? — Она подергала бровями. — Фильмы.
— Осьми, они были объективно ужасны.
Ее хихиканье проникло в мою кровь, и мне стало легче.
— Назови меня так еще раз.
— Осьми?
— Да.
— Осьми.
Она усмехнулась.
— Такое необычное прозвище.
Я улыбнулся.
— Такая необычная девушка. — Я снял пиджак с плеч. — Во всяком случае, когда я сидел там, окруженный розами и домашним ужином, который я сам приготовил, я понял, насколько я жалок. Тебя там не было. Более того, ты выглядела такой счастливой, когда уходила, даже когда я умолял тебя остаться.
— Я думала, что это был силовой захват. — Ее глаза смягчились, и я поверил ей. — Как Эйлин оказалась там, где должна была сидеть я?
Я посмотрел на нее пустым, бесстрастным взглядом.
— Она появилась у меня на пороге. Она пришла навестить мою маму, живущую на другой стороне улицы, и, полагаю, решила, что мы можем пройтись по нашему контрольному списку, пока она в городе.
Мама появилась за спиной Эйлин прежде, чем я успел ее оттолкнуть, затащила ее в мою комнату и настояла на том, чтобы мы поужинали все вместе.
А потом, еще до того, как шампанское оказалось в бокале, она заставила себя ждать.
— Ты же знаешь, какие у меня головные боли.
Пожалуй, наименее убедительное оправдание из всех существующих.
Голова у нее не болела уже три десятка лет.
Фэрроу, казалось, погрузилась в раздумья, постукивая губами.
— Почему бы тебе не сказать маме, что ты не хочешь на ней жениться?
— Потому что хорошим браком я обязан не только маме. Я и папе обязан.
— И ты готов пожертвовать своим счастьем ради счастья матери?
— Да, — ответил я, не пропустив ни одного удара. — Я привык чувствовать себя несчастным. На самом деле, я привык вообще ничего не чувствовать. По крайней мере, у мамы еще есть шанс на счастье.
Меня мало что волновало, но те шесть с лишним лет, когда мама отключилась от жизни, напугали меня до смерти. Повторение могло погубить ее.
Мы с Селестой Айи сделали все возможное, чтобы предотвратить это.
Фэрроу выглядела несчастной, и это заставляло меня чувствовать себя несчастным. Мне не нравилось, что ее настроение, казалось, просачивалось в мое, словно мы были связаны невидимой цепью.
— Я могу это понять. — Она кивнула. — Все, чего я когда-либо хотела, — это семья. Где-то быть своей. Я понимаю, почему ты создал такую семью, даже если она не органична.
Озноб Фэрроу перешел в сильную дрожь. Я заметил, что у нее тоже стучат зубы.
— Нам надо раздеться, — пробурчал я.
Она похлопала меня по груди.
— Очень удобно.
Я облизнул губы.
— Для профилактики пневмонии.
— Мне не так холодно.
— Ну, в таком случае, сделай это для меня.
— Ты хочешь, чтобы я разделась?
— Я хочу тебя в любом виде, — признался я, зная, что она никогда не истолкует мои намерения неправильно. — Но особенно голой, и именно на мне.
Она потянулась к подолу своей толстовки и одним движением стянула ее.
И точно так же я ушел под воду, утопая в желании.
48
ФЭРРОУ
Член Зака взлетел вверх при виде меня без лифчика.
Мои соски умоляли о внимании, очень напряженные и чувствительные. Он не обратил на них внимания, откинувшись на сиденье, и его эрекция уперлась в бедро через мокрые брюки.
Он лениво поглаживал свой член через брюки, а другой рукой расстегивал пуговицы на рубашке.
Я выгнула спину, стягивая с себя джинсы до колен, сохраняя зрительный контакт.
— Сколько?
Его рубашка распахнулась.
— Сколько чего?
Он стряхнул ткань со своих плеч — рваных, бронзовых и идеальных.
Я прислонилась к водительской двери и скинула ботинки вместе с брюками, оставив нижнее белье, чтобы он мог снять его зубами.
— Сколько фильмов ты уже посмотрел для меня?