— Илья! Ты, что ль! Парамонов говорит.

— Я.

— Зову, зову тебя… Как вы там? Стога не развалило?

— Нет. А как мы тут — запиши.

Илья Иванович прочел написанное на листке и приказал Парамонову:

— Позвони в «Авангард» и передай редактору, все от слова до слова.

— Хорошо, — сказал Парамонов. — Сейчас передам.

— Да попроси его, чтобы насчет ребят ни слова не выбрасывали, особенно насчет Ивана Бугаева. Скажи, что это особенно важно.

— Скажу. А ты там у себя «молнию» выпусти.

— Договорились. У вас там все в порядке?

— На гумне один амбар раскрыло.

— Это не страшно. Накроем.

— А еще пшеница полегла мироновская.

Илья Иванович помолчал. Скверное это дело, когда ложатся хлеба. Колосья добрые, зерно веское, а взять его как? В прошлом году у Березовой балки вот так легли — пришлось пускать по следам комбайна косарей-ручников. Придется и в этом году.

НОЧЬЮ НА ГРОМКЕ

У Ильи Ивановича слово верное. Как только скирдовальщики положили последний клочок сена на стог, он погрузил на машину оставшиеся дубовые слеги, сказал колхозникам:

— Обещал я Анне Петровне помощь. Не дал ей хату помазать, а там еще и погреб завалился. Работы одному на целую неделю, а мне отрываться на столько нельзя. Может, заедем всей бригадой?

— Ой, что вы, Илья Иванович, — застыдилась Анна Петровна. — Мы сами. Погляди, какие у меня помощницы.

— Хорошие, — начали расхваливать девчонок скирдовальщики.

— Хорошие-то — хорошие, а на погреб мужчину надо.

— А мы сами дела мужские делаем, — подала голос Шурка. — И погреб сделаем сами.

— Шурка! — Анна Петровна строго взглянула на дочь. — Не встревай в разговор взрослых. Сколько раз тебе говорить!

Договорились так: сейчас Илья Иванович завезет и сбросит слеги, Ванятка и Лешка возьмут лошадей домой, а рано утром запрягут их в телегу и съездят за глиной к Громку. Натка и Шурка останутся поварихами…

— Противогаз неси, — сказал Ванятка Лешке.

— Утром захвачу.

— Утром будет некогда. Надо испытать сейчас.

— Да ведь ночь уже…

— Чудак. У нас лошади. Смотаем быстро.

Разве мог терпеть Ванятка до утра? Нет, если он задумал что, не отложит до завтра.

Лешка сбегал домой, взял противогаз и выскочил во двор. Мать заметила, окликнула из окна:

— Лешка! Ты куда на ночь глядя? Что же ты, негодник, совсем от дома отбился! Вернись.

Незаметно сунул противогаз в заросшую лебедой подворотню, вернулся, стал объяснять.

— Я к Бугаевым. Лошадей надо поить.

— Без тебя не обойдутся?

— Бригадир нам с Ваняткой велел. И сена скосить на ночь, им надо, — еще приврал для верности Лешка.

— Какой деловой стал. А дома палец об палец не стукнешь.

И началось: «кадушки рассохлись, сейчас же воды налей» (как будто нельзя налить завтра), «капуста уже два дня не поливалась» (сами не полили бы, наверно, дней десять), «сходи к Деминым, у них хорошая хлебная закваска» (наверное, жили бы без хлеба, не будь Лешки). Всегда вот так получается: когда тебе некогда от своих дел — наваливаются дела домашние.

Противогаз лежит, Ванятка ждет и, наверное, злится. А делать нечего: надо приниматься за работу.

Раздосадованный Лешка взял два ведра и пошел к колодцу.

Скрипит, то и дело кланяясь, журавец. Лешка переворачивает в кадушку одно ведро за другим. Вода гукает, падая в кадушку и выливаясь тонкими струями, шуршит по траве. Какое противное дело — наливать рассохшиеся кадушки. Все равно, что наполнять водой решето.

В левадах у моста послышалось цоканье копыт. Лешка догадался, что это едет Ванятка. Не дождался.

Ванятка привязал к плетню лошадей, пошел к колодцу.

— Сколько можно ждать, синьор? — сердито спросил.

— Да видишь вот…

— Вижу. Дай мне противогаз, я один катану на Громок.

Лешка обиделся: разве можно, чтобы без него делать такое важное испытание. Эгоист все-таки Ванятка.

— Ты лучше съезди к Деминым за закваской да помоги. Быстрее вдвоем сделаем…

— Ладно, переливай из пустого в порожнее.

…Уже стемнело, когда они подъехали к Громку. Ночь была тихая, но камыши качались, шелестели, как при ветре. Иногда слышался звук, словно кто-то резко повел опущенной в воду рукой. Это щуки гоняли за мальками.